Детские рассказы астафьева. Лучшие рассказы для детей

Виктор Астафьев

Рассказы

Тихая птица

Старая скопа, чуть пошевеливая тряпично-вялыми, дыроватыми во взмахе крыльями, плавно и упрямо кружилась над Енисеем, выглядывая добычу.

Выше по реке огромная гидростанция перемалывала воду, обращая силу и мощь ее в электроэнергию, и тугими, круто свитыми волнами, ударом ли зеленого от напряжения слива, гулом ли могучих машин и кружением колес оглушало иль придавливало мелкую, реже крупную рыбу. Плыла она кверху брюхом, шевелила жабрами то открывая небу красный их жар, то закрывая на вдохе хрустящие крышки жабр в узкие щели и настойчиво пытаясь опрокинуться на бок, затем на белое, чуткое брюхо. Иной рыбине удавалось стать на ребро, кверху «святым пером», и даже на некоторое время разворотиться головой встречь течению, бороться с ним, рассекать воду, упираясь хвостом в струю, упрямо плыть вверх и вверх, куда-то туда, где исток рыбьего рода или где была когда-то большая вольная вода вечности, заронившая в рыбий мозг неистребимый зов к движению, к воде обетованной или к чему-то, так и не отгаданному хитромудрым человеком, который делает вид, будто все вокруг постиг, а уж про такую молчаливую тварь, как рыба, и знать-то нечего - она и годна лишь в котел да на сковородку.

В первые годы работы гидростанции, как и на всех загороженных реках, рыбы у плотины толклось много и хватало ее всем: и птицам, и зверям, даже ненасытным воронам хватало. И людям, которых тут, как и ворон, звали стервятниками за то, что они вылавливали полудохлую, а то и дохлую рыбу, хватало и на пропой и на закусь.

Но прошли годы, рыба, истолченная водой и железом, которая померла, которая нашла другие пути и воды, зашла и обжила их, и редко уж, редко пронесет по Енисею, обмелевшему, суетливому, со дна вывернутому, будто старый овчинный тулуп, галечными, серыми шиверами и отмелями, зевающего окунька либо судорожно шепчущую что-то вялым ртом сорожонку, искрящегося чешуею ельчишку, и тогда старая скопа из лохматого, малоподвижного существа, похожего на истрепанную меховую шапку, скуки ради кем-то кинутую в небо, сразу преображалась, сжав тело и крылья, падала стремительно и расчетливо вниз, ловко с одного захода брала с воды добычу.

Скопа жила в рыжих скалах, продырявленных пещерами, по левому берегу Енисея. На одиноком, ветром остеганном дереве было у нее и начинало уже рассыпаться издалека видное гнездо. Здесь, на левом берегу реки, не так еще шумно и людно, как на правом, редко, как бы крадучись, по кромке каменистого берега проковыляет к дачам частный «жигуленок» или прохрапит напряженным мотором самосвал с уворованным бетоном, грузовик с гвоздями и пиломатериалами.

Скопа привыкла к этому украдчивому, рвущемуся шуму и редкому движению, да и живет она высоко. Под деревом, одиноким и полузасохшим, в расщелине, заросшей жимолостью, шипицей и таволожником, у нее есть спокойная засидка. Она там спит и может о чем-то думать свою птичью, никому не ведомую думу, а над нею проносятся ветра, самолеты, хлещутся летами и оседают меж камней осенями торопливые и какие-то неспокойные листья, сорит обломками сучков и прелью гнезда старое дерево. К одиночеству скопе не привыкать: одиночество - удел хищника, даже такого смиренного, как скопа, очищающего от дохлятины и больной рыбы большие и малые водоемы, в особенности новые, так страшно загаженные всякой зарослью водорослей, еще не наладившие ни берегов, ни жизни водяной, ни погоды, ни природы.

Пищи старой скопе надо уже немного. Летний день велик, и она углядела бы и схватила с воды пяток-другой рыбок, не спеша расклевала бы их в камнях, и мышки за нею подобрали бы, источили и косточки. У мышек очень острые резцы, их зубу любая кость дается. Это они, мышки, истачивают и обращают в прах сброшенные в тайге оленьи и сохатиные рога, павших от ран и болезней зверьков и зверей: мышка, ворон, скопа - санитары, и какие санитары вод и лесов!

Но стара скопа, стара. Затупились когти на ее лапах и очерствела на них кожа, ссохлись пальцы. Чтобы донести пойманную добычу до скал, надо скопе крепче зажать ее в когтях, и она садится на сплавную бону, сделанную из пиленого бруса, широкую и удобную бону, добивает клювом рыбину, если она еще живая, и пробует упрыгать, скатиться с боны, затем уже уверенно берет птица в лапы, зажимает в когтях рыбину и неспешно, махая крылами, направляется в скалы, в рыжие, древние камни, наполненные мудрым молчанием тысячелетий, чтобы там, в горделивой, высокой дали, попитаться, очистить о камни клюв и, отдыхая, глядеть вниз, на суетящиеся по реке моторки, катера и буксиры, на «Ракету», детской игрушкой пролетающую то вверх, то вниз по реке. У нее, у «Ракеты», и дымок-то сзади какой-то легкий, тоже игрушечный. Качнет куда-то и зачем-то плывущие бревна, пошевелит скрипучую бону, ударит по берегу, катнет отточенный волной камешник, выбросив на него кору, щепу, обломки деревьев, мусор и мазутные тряпки. И долго, уже после того, как «Ракета» унесется, исчезнет за островами, среди городских, недвижных громад, возле берега будет еще мутной полосой поплескиваться успокаиваться и отстаиваться вода. И, задремывая, старая, высокая птица раздвоит в зрачке мир: солнечное поднебесье с животворительной голубизной - в верхней половине - и мелкий, суетный, нижний мир, исходящий шумом и вонью, с этой все колышащейся, все бьющейся в берег, грязной, взбулгаченной полоской воды.

Тульчеева Дарья

Исследовательский реферат, представленный на зональной краеведческой конференции "Кто мы? Откуда?"

Скачать:

Предварительный просмотр:

Реферат

Выполнила Тульчеева Дарья,

ученица 9 «А» класса МОБУ

«СОШ№9» г.Минусинска

Руководитель Иванова Н.В.,

учитель русского языка

и литературы

2014

Мир природы глазами ребенка в рассказах В.П.Астафьева

«Зорькина песня»
«Васюткино озеро»
«Калапуха»
«Стрижонок Стрип»
«Белогрудка»
«Хвостик»

Заключение.

Виктор Петрович Астафьев – «певец сибирской природы».

«Я сорвал цветок – и он завял.

Я поймал жука – и он умер у меня на ладони.

Я посадил птицу в клетку – и она погибла в неволе.

И тогда я понял, что прикоснуться к красоте

Можно только сердцем».

Павол Орсаг-Гвездослав

Чтобы увидеть в обыденной природе ее красоту, ее необычность, нужно уметь всматриваться в природу. Тогда каждая травинка, каждый листок расскажут тебе целые истории.

Виктор Петрович Астафьев ушел из жизни совсем недавно. Таких, как он, людей называют совестью нации. Это был очень честный, чуткий, непримиримо относившийся ко лжи и злу, требовательный, прежде всего к себе человек. Герои его книг - простые люди, а еще постоянный герой произведений Астафьева - природа. «Я родился при свете лампы в деревенской бане. Об этом мне рассказывала бабушка», - пишет Виктор Петрович в своих воспоминаниях. Его детство было нелегким. Смерть матери, беспризорность, детдом. Чтобы как-то выжить в голодной деревне, помочь бабушке, рыбачил, ходил в лес по грибы и ягоды.

С десяти лет он учился и воспитывался в интернате г. Игарка. Там он написал свой первый рассказ «Жив», который позже назвал «Васюткино озеро». Перед войной Виктор Петрович вернулся на родину. Он окончил ФЗО в г. Красноярске и работал составителем поездов.

Осенью 1942г. В.П.Астафьев добровольцем ушел на фронт, попал на передовую, в самое пекло. Воинское звание - рядовой. И так до самой победы: шофер, артразведчик, связист. Его дважды ранят, контузит.

На фронте будущий писатель встречает Марию Корякину, которая стала его женой. После войны Виктор Петрович жил в г. Чусовой на Урале. Там он начал свою литературную деятельность.

Последние годы жизни писатель провел на родине с Сибири, на берегу Енисея, родном селе Овсянка, оставив в наследство своим читателям библиотеку в с. Овсянка и книги, которые не могут не волновать современного читателя.

С детских лет изведавший суровую печаль северной земли и не забывший, не разуверившийся в её красоте и правде, В. П. Астафьев сказал однажды, что писать ему хотелось бы так, чтобы писаное и не чувствовалось вовсе, а душа читателя таяла, знобило бы кожу у него, и от восторга, от любви захотелось бы ему перецеловать каждое деревце в лесу, каждый лист, каждую хвоинку, и был бы он счастлив тем, что есть мир прекрасный вокруг него, и он в этом мире есть, сопричастный ко всему великому и живому, и понял бы он, человек, что назначение его на земле – творить добро.

Обратите внимание на удивительно доброе лицо этого человека, который так любит свою диковатую Сибирь и с такой гордостью говорит: «Я рано и навсегда полюбил дивную нашу природу: лес, Енисей, земляничные увалы за селом, звонкие речки, солнце, отвесно стоящее над домами и горами»…

Произведения Астафьева - это его жизнь. В них щедро раскрывается сердце писателя. И всегда видно, за что ратует и против чего восстаёт Астафьев – добрый художник. А добрый художник в каждом сердце найдёт отклик, отзовётся трепетным звуком.

Мир природы глазами ребенка в рассказах В.П.Астафьева

Мир для Астафьева – это мир людей и природы, пребывающей в вечном и непрерывном единстве, нарушение которого грозит вырождением и гибелью. Вся книга Астафьева – вера писателя в торжество добра, в органичность его для единого мира, вера в то, что семечко туруханской лилии прорастет цветком.

Астафьева можно назвать певцом сибирской природы. Он в своей автобиографии признавался в любви к цветам: бывало, заваливал избу жарками, медуницами, кукушкиными слезками, башмачками.

«Люблю я смотреть на оживающие цветы», - так говорит главный герой рассказа «Фотография, на которой меня нет», он наблюдает весной, как оживают комнатные цветы у бабушки. «Из темной нежилой земли проткнутся бледно-зеленые острые побеги - и пойдут, пойдут они торопливо вверх, на ходу накапливая в себе темную зелень, разворачиваясь в длинные листья, и однажды возникнет в пазухе этих листьев круглая палка, проворно двинется та зеленая палка в рост, опережая листья, породившие ее, набухнет щепотью на конце и вдруг замрет перед тем, как сотворить чудо… На окне, в старом чугунке, возле замерзшего стекла над черною землею висел и улыбался яркогубый цветок с бело мерцающей сердцевиной и как бы говорил младенчески-радостным ртом «Ну вот и я! Дождалися?»

Лирической миниатюрой, утверждающей торжество природы, представляется читателям рассказ «Зорькина песня». Глазами главного героя мы видим раннее утро, когда «тихо умирали над рекой туманы»; «в распадке уютно дремал туман»; «в росистой траве загорались от солнца красные огоньки земляники»; «ромашки приморщили белые ресницы на желтых зрачках»; «птицы славили утро, солнце»; «зорькина песня, песня пробуждающегося дня, вливалась в мое сердце и звучала, звучала, звучала».

Несколько строк – и читатель словно вдыхает ароматы леса и трав, дрожит в сырости утренних туманов, видит первую каплю росы на лепестке просыпающегося цветка, слышит песню ранней птахи.

Особое место в рассказах отводит автор могучей и величественной реке - Енисею, говоря о нем, как о живом существе.
«…Прибежала речка к Енисею, споткнулась о его большую воду, пристыженно смолкала. Тонкой волосинкой вплеталась в крутые, седоватые валы Енисея.…Растягивал Енисей светлую ниточку незатейливой деревенской речки на многие тысячи верст…» («Зорькина песня»).

«Тайга - самый огромный на земле лес. Царство колючей хвои. Сосны, кедры, пихты и ели. Тяжелый гул зеленых вершин. Унылый скрип обомшелых стволов. Сухо, сумрачно, глухо. Пахнет прелью и стоялой водой. Корни - выворотни, словно медведи, поднялись на дыбы, растопырили косматые лапы.

Ни ярких цветов, ни пестрых бабочек. Не видно птиц, не слышно зверей. Все прячутся и таятся. Лишь осторожная тень иногда проскользнет в чаще. Дрогнет задетая кем-то ветка, распрямится примятая кем-то трава, и опять тишина и безлюдье.

Тропа выбита звериными лапами и копытами. Человеку трудно идти звериной тропой. Ноги то тонут во мху, то скользят по упругой хвое. Суковатые валежины цепляются за одежду, еловые лапы бьют по лицу. И черные дупла старых осин следят за тобой, словно чьи-то глаза.

Хорошо смотреть на зеленую тайгу с горы. Там светлые боры - сосняки. Тут темные пятна ельников. Голубые извивы рек. Черные гари, пропахшие дымом. Желтые зыбуны - болота. И синие, туманные, бескрайние дали. Самый большой лес на земле. Тайга».

Если вы были внимательными слушателями, то должны были услышать звуки тайги, почувствовать ее запахи, представить себя на звериной тропе, увидеть тайгу с высоты, восхититься её бескрайностью. И в то же время какая – то опасность таится в этом описании.

А теперь представьте себя в этом царстве природы в совершенном одиночестве. Вы заблудились и должны рассчитывать только на себя. Именно в такую ситуацию попал главный герой новеллы В.П.Астафьева «Васюткино озеро».

Этот рассказ автобиографичен. Будущий писатель подростком плутал по тайге, но не пал духом и самостоятельно вышел к людям. Об этом написал он в школьном сочинении. Строгий учитель неожиданно похвалил его работу перед всем классом, и она была опубликована в школьном рукописном журнале. Затем уже взрослым человеком В.Астафьев записал этот рассказ, назвав его «Васюткино озеро».

Человек и Природа… Что это? Поединок? Нет, в поедине участвуют враги, противники, в этом же рассказе они находят общий язык: Васютка смог прочитать «книгу тайги», жил по ее законам, и она указала мальчику выход из тупика, преподала уроки мудрости и доброты.

Тайга… Она величественна и похожа на океан.

Она щедра и сурова.

Она таит в себе загадки и ответы на многие вопросы.

Она учит человека и наказывает за легкомыслие и эгоизм.

Васютка… Он маленький, как песчинка в океане, как звездочка во Вселенной.

Он беззащитный и в то же время сильный.

Он сын и одновременно хозяин.

Он по-детски легкомысленный и по-взрослому мудрый.

Он совершает ошибку и исправляет ее.

Природа в произведении это не фон, не декорация к изображаемому, а сложный мир, который вбирает в себя человека и определяет его ценности. Природа изначально мудра, она учит человека на ошибках, проводит через испытания, прощает и помогает в выборе пути.

«Тайга, наша кормилица, хлипких не любит»

Природа, как вторая мать, помогает Васютке и выводит его из тайги, ведь она по своей сути гуманна и милостлива. Сам В.П.Астафьев говорил когда-то о природе такие слова: « Землю свою люблю и не перестаю удивляться красоте её, неистощимому терпению и доброте…Рано потерявший мать – она утонула в Енисее весной 1932 года – я, естественно, тянулся ко второй моей и неизменной матери – земле. И жизнь предоставляла мне постоянную возможность быть на природе и с природой» .

Васютка, оказавшись один на один с природой, начинает чувствовать ее живую душу: разговаривает с ней, ищет поддержки, замечает малейшие изменения, чувствует ее состояние. Через природу он пытается подать весточку родным, очищается и даже исповедуется.

В этом рассказе затронуто много вопросов: о добре и зле, об отношении человека к природе, об умении сострадать, сопереживать, чувствовать чужую боль, как свою собственную.

Васюткино озеро – отражение души подростка, чистой, глубокой, щедрой. Не мог он погибнуть в тайге: как лесное озеро питают реки и речушки, сама мать Тайга и батюшка Енисей, так и Васютку спасает опыт взрослых людей, вера, надежда, любовь - любовь к своим родителям, к природе, к великой и могучей Родине.

Тонко чувствует В.П.Астафьев переживания всего живого вокруг. Он очень тонко понимает чувства животных и птиц, старается в своих рассказах донести до читателя очень важную мысль: птицы и звери – живые, они чувствуют боль, у них есть своя жизнь с тайнами и секретами и человек должен уважать чужую жизнь.

Рассказ «Калапуха» знакомит нас с удивительным миром птиц.

Калапухой местные охотники ласково называют глухарей.

Глухарь – одна из древнейших птиц на земле. Живут они обычно в глухих сосновых лесах и болотах. Гнездятся на земле и на деревьях. Зимой,поздним вечером, глухари падают с деревьев в сугроб и там ночуют.

Яйца откладывают на земле, в ямке, куда приносят мох, мелкие ветки и перья. Водит птенцов только мать. Она учит их добывать корм и прятаться в минуту опасности.

Весной, когда глухарь-самец поёт свою песню, он часто ничего не слышит. За то и прозван глухарём.

Не только люди, но и животные наделены материнскими чувствами и в любую минуту готовы пожертвовать собой ради своих детей. Нужно отдать должное героической самоотверженности мамаш - глухарок. Почти месяц они грудью прикрывают кладку от невзгод. Бывало, что после лесных пожаров находили обуглившиеся тельца пернатых матерей, не дрогнувших перед всепожирающим пламенем. И при встрече с хищниками глухарка “вызывает огонь на себя”.

Нелегок и обычный день: надо раз двадцать перевернуть каждое яйцо, чтобы оно лучше прогревалось.

Именно такую маму – калапуху мы видим в рассказе Астафьева. Эта маленькая птица вырывает у себя на грудке все перья для того, чтобы согреть птенцов. Ее самоотверженная любовь поражает даже деревенских мальчишек. Они видят в её жертвенности и своих мам «Ведь и наша мама нам всё отдает», - говорят они.

В рассказе «Стрижонок Стрип» Астафьев дает нам понять, насколько интересна жизнь птиц. В ней тоже есть материнская любовь, чувство товарищества, взаимопомощи. Стрижи очень интересны.

Сразу по прилету с юга стрижи начинают строить гнездо, а по окончанию строительства откладывают обычно 2 яйца. Высиживают яйца оба родителя. Длится обычно высиживание 11 дней, но если погода неблагоприятная, то процесс может и затянуться. В некоторые особо неблагоприятные годы высиживание вообще прерывается. При непогоде у стрижей сильно снижается температура тела, и они как бы погружаются в спячку. Яйца в таком случае выбрасывают с гнезда, предвидя, что ничего из высиживания не получится.

Но если все же птенцы вылупились, то тут родители не устают их кормить. Стрижи ловят насекомых, с помощью клейкой слюны склеивают их в комочки по 400-1500 штук и несут птенцам. За день один стриж может поймать до 40 тыс. насекомых. А если вдруг ненастье? В таком случае родители стрижи отправляются туда, где можно найти корм. Иногда это бывает за 60-70 км. По несколько дней они могут проводить в поисках пищи, не возвращаясь к гнезду. Птенцы в это время, чтобы не умереть с голода, «нашли выход». Они впадают в спячку. В таком оцепенении они могут находиться до 12 дней. Видите, друзья, насколько изобретательна природа, когда дело касается сохранения жизни?

И в заключение своего рассказа можно упомянуть еще об одной особенности стрижей. Они могут спать в воздухе. И не несколько секунд или даже минут, а несколько часов. Они взлетают высоко в воздух и парят, изредка во сне взмахивая крыльями. Утром же стрижи просыпаются и отправляются на охоту.

Стрижонок Стрип после гибели мамы столкнулся с людьми. «Неподалёку рыбачили мальчишки. Они пришли к стрижиному яру. Один мальчишка засунул руку в норку и вынул Скрипа. Что только пережил Скрип, пока его держали в руках и поглаживали, как ему казалось, громадными пальцами! Но ничего попались ребятишки, хорошие, выпустили Скрипа.»

Стрижонку повезло. К сожалению, так бывает далеко не всегда.

Самое большое зло, считал Астафьев, - отношение современного человека к природе. В своих произведениях он с горечью рассказывает о людях, которые бездумно губят леса, реки и рыбу в них, животных. И всё же, обращаясь к молодым людям, он говорил незадолго до смерти: «Каждый человек неповторим на земле, и убеждён я, что каждая травинка, цветок, дерево... так же неповторимы, как и всё живое и живущее вокруг нас».

В. П. Астафьев писал рассказы о детях и для детей, но писал их всегда честно и прямо, говоря с детьми, как со взрослыми.

Рассказ «Белогрудка» написан о горе матери, у которой украли и убили детей, и неважно, что мать - куница, но она как и любая мать бесконечно любит и бесконечно страдает, а потом мстит убийцам. Автор настолько понимает и чувствует её горе, что в рассказе есть места, где как будто слышится голос самой Белогрудки: «Белогрудка лизнула каждого из детёнышей в мордочку: дескать, я сейчас, мигом...» или «Если бы Белогрудка умела кричать - закричала бы». А иногда автор будто её глазами видит окружающее: «Белогрудка обследовала всё по порядку и обнаружила, что вокруг ели топтались люди и на дерево неловко лез человек, сдирая кору, обламывая сучки, оставляя разящий запах пота и грязи в складках коры». Видимо, это удивительное авторское умение понять её переживания, почувствовать каким-то общим чутьём и делает его рассказ, да и все другие произведения В. П. Астафьева такими пронзительно искренними и честными.

Что же происходит с человеком, если он отрывается от природы, от своей первоосновы? Что происходит с душой таких людей, которых становится все больше с каждым днем.

“Переменилась моя родная Сибирь. Все течет, все изменяется, – свидетельствует седая мудрость. Так было, так есть, так будет. Так что же я ищу? Отчего мучаюсь?» - спрашивает себя В.П.Астафьев в «Затесях». В этом сборнике есть пронзительный рассказ «Хвостик», потрясающий своей трагичностью.

Люди вмешались в природу – поставили гидростанцию. И теперь гибнет Овсянский остров, раньше наполненный жизнью и красотой.

«Гидростанция зарегулировала реку, откатилась вода, и стал Овсянский остров полуостровом. Захудала на нём некошеная трава, усохли кустарники. По оголившейся отноге и пологим берегам налёт зелёного помёта – цветёт малопроточная вода. Перестала цвести и рожать черёмуха, обуглилась, почернели её ветви и стволы; не полыхают более цветы – они вытоптаны или вырваны с корнем. Лишь живучий курослеп сорит ещё жёлтой перхотью средь лета, да жалица и колючий бурьян растут по подолью бывшего острова…

…Оглохла земля, коростой покрылась. Если что и растёт на ней, то растёт в заглушье, украдкой, растёт кривобоко – изуродованное, пораненное, битое, обожжённое…»

А что же люди? Вот и их присутствие: «Подхожу, обнаруживаю: возле вчерашнего, воскресного кострища, средь объедков и битого стекла, стоит узкая консервная баночка, а из неё торчит хвостик суслика и скрюченные задние лапки. И не просто так стоит банка с наклейкой, на которой красуется слово «Мясо», на газете стоит, и не просто на газете, а на развороте её, где крупно, во всю полосу нарисована художником шапка: «В защиту природы…»

Но трагедия не в этом. « Хохочет мальчик на берегу. Увидел что-то не просто смешное, а потешное, вот и хохочет…» Именно этот равнодушный смех пугает автора даже больше чем циничность взрослых.

Что же ты смеёшься, мальчик?!

Хво…хво…хвостик!

Да, хвостик суслика смешон – напоминает он ржаной колосок, из которого выбито ветром зерно, жалкий, редкостный хвостик – не сеют нынче в заречье хлеба. Дачными ягодами суслику не прожить, вот с голоду и подался крошки по берегу подбирать, тут его поймали весёлые гуляки и засунули в банку, судя по царапинам на обёртке, засунули живого. И «отклик» на газете, догадываюсь я, написан не карандашом, а кровью зверушки.

Может быть, поэтому и жжёт сердце писателя равнодушие, отсутствие милосердия. История оставила ещё одну зарубку в его памяти. Тяжело одному нести такую ношу. И автор исповедуется перед нами, всему миру, взывает к состраданию, милосердию, человеческому сердцу и памяти, чтобы не стали мы манкуртами , людьми без памяти.

Как бы ни был разумен, велик и научно оснащен человек, без единения с природой, заботливого и вдумчивого отношения с природой, к её богатствам, он обречен на гибель.

В.П.Астафьев сказал однажды, что писать ему хотелось бы так, чтобы писаное и не чувствовалось вовсе, а душа читателя таяла, знобило бы кожу у него, и от восторга, от любви захотелось бы ему перецеловать каждое деревце в лесу, каждый лист, каждую хвоинку. И был бы он счастлив тем, что есть сопричастный всему великому и живому, и понял бы он человек, что назначение его на земле – творить добро.

Природа – мудрый наставник, учитель друг, иногда судия. Она наказывает за легкомыслие и эгоизм, за пренебрежение законами и традициями. Она же и прощает, помогает людям выбраться из тайги, указывает человеку верный путь. Птицы, звезды, месяц – предвестники добра и справедливости. Однако основную задачу спасения должен решить сам человек. Только тогда он станет настоящим сыном и хозяином природы. Через природу человек лучше понимает самого себя, учится ценить своих близких.

Заключение

Астафьев не идеализирует природу и ее законы. Природа не только врачует душу человека, но может быть слепа и жестока. Разум и духовный опыт позволяют человеку установить гармонические взаимоотношения между ним и природой, активно используя и пополняя ее богатства. Гармония взаимоотношений человека и природы, предполагающая и борьбу, исключает уничтожение. В человеческой душе заложено чувство бережного отношения ко всему живому на земле, к красоте лесов, рек, морей. Бессмысленное уничтожение природы разрушающе сказывается на самом человеке. Природные и социальные законы не дают ему права переступить ту «черту, за которой кончается человек, и из дальних, наполненных пещерной жутью времен выставляет и глядит, не моргая, низколобое, клыкастое мурло первобытного дикаря».

Природа у В. Астафьева имеет душу, и душа человека является каплей этой огромной души, поэтому хранить связь с природой человеку необходимо для сохранения собственной духовности.

В интервью журналу «Литература в школе» писатель говорит, что он считает важным в воспитании детей.

«… Я люблю писать для ребят, разговаривать с ними и всегда им говорю, что не может человек в своей жизни двигаться куда попало и как попало, иначе он рассеет свою жизнь, ориентиры в жизни должны быть; а прежде всего – это приносить добро ближним своим: отцу с матерью, бабушке с дедушкой. Стараться отдать все доброе, что у вас есть, и не скупиться. Тогда вы получаете взамен больше, чем отдали. Это такой закон жизни: чем добрее человек, тем больше он получает добра от других, а чем злее, тем больше он получает зла от жизни».

«Ах, как бы мне хотелось, … чтобы дети видели бы и знали, как трудно выращивается хлеб, … как птички малые высиживают и выкармливают своих птенцов, как непроста жизнь в лесу, в воде, в воздухе – везде, где обитают братья наши младшие, нуждающиеся порой в защите человека, в том числе, и в вашей, ребята. Вы ведь тоже вырастете и станете взрослыми, и всё, что есть на земле, достанется вам в наследство – берегите живую жизнь».

Список литературы:

Астафьев В.П. Мне повезло в жизни с учителями / В.П. Астафьев // Краснояр. рабочий. - 2003. - 25 нояб. - С. 3.: ил., фото.
Астафьев В.П. Библиографический указатель. Вступительная статья А. Пантелеевой. Красноярское книжное издательство, 1989г.
Астафьев В.П. Во глубине России. Составитель альбома и автор текста В.М. Ярошевская. Издательство “Кредо”, 1998г.
Ким Л.Г.Человеческие лики природы в произведениях В.П.Астафьева ∕∕ Иркутск. ∕∕ 2009
Курбатов В. Миг и вечность. Размышления о творчестве В. Астафьева. Красноярское книжное издательство, 1983г.
Русаков, Э. Такой разный Астафьев/ Э.Русаков //Сто знаменитых красноярцев. - Красноярск, 2003.

Предварительный просмотр:

Чтобы пользоваться предварительным просмотром презентаций создайте себе аккаунт (учетную запись) Google и войдите в него: https://accounts.google.com

Подписи к слайдам:

Мир природы глазами ребенка в рассказах В.П.Астафьева Выполнила Тульчеева Дарья, МОБУ «СОШ№9 » Учитель Иванова Наталья Викторовна

«Я сорвал цветок – и он завял. Я поймал жука – и он умер у меня на ладони. Я посадил птицу в клетку – и она погибла в неволе. И тогда я понял, что прикоснуться к красоте можно только сердцем». П.Гвездослав

Виктор Петрович Астафьев (1924 - 2001) «Я рано и навсегда полюбил дивную нашу природу: лес, Енисей, земляничные увалы за селом, звонкие речки, солнце, отвесно стоящее над домами и горами»…

… «тихо умирали над рекой туманы»… ….«в распадке уютно дремал туман»… … «в росистой траве загорались от солнца красные огоньки земляники»… …«ромашки приморщили белые ресницы на желтых зрачках»… … «птицы славили утро, солнце»… …« зорькина песня, песня пробуждающегося дня, вливалась в мое сердце и звучала, звучала, звучала»…

«…Прибежала речка к Енисею, споткнулась о его большую воду, пристыженно смолкала. Тонкой волосинкой вплеталась в крутые, седоватые валы Енисея.…Растягивал Енисей светлую ниточку незатейливой деревенской речки на многие тысячи верст…» (« Зорькина песня»).

Тайга - самый огромный на земле лес. Царство колючей хвои. Сосны, кедры, пихты и ели. Тяжелый гул зеленых вершин. Унылый скрип обомшелых стволов. Сухо, сумрачно, глухо. Пахнет прелью и стоялой водой. Корни - выворотни, словно медведи, поднялись на дыбы, растопырили косматые лапы. Хорошо смотреть на зеленую тайгу с горы. Там светлые боры - сосняки. Тут темные пятна ельников. Голубые извивы рек. Черные гари, пропахшие дымом. Желтые зыбуны - болота. И синие, туманные, бескрайние дали. Самый большой лес на земле. Тайга... .

… Он снял телогрейку, кепку, поплевав на руки, полез на дерево… Тайга… Тайга…Без конца и края тянулась она во все стороны, молчаливая, равнодушная. С высоты она казалась огромным тёмным морем. Небо не обрывалось сразу, как это бывает в горах, а тянулось далеко- далеко, всё ближе прижимаясь к вершинам леса. Облака над головой были редкие, но чем дольше смотрел Васютка, тем они делались гуще, и наконец голубые проемы исчезли совсем. Облака спрессованной ватой ложились на тайгу, и она растворялась них.

Васюткино озеро - отражение души подростка, чистой, глубокой, щедрой. Не мог он погибнуть в тайге: как лесное озеро питают реки и речушки, сама мать Тайга и батюшка Енисей, так и Васютку спасает опыт взрослых людей, вера, надежда, любовь - любовь к своим родителям, к природе, к великой и могучей Родине.

« Калапуха »

«Неподалёку рыбачили мальчишки. Они пришли к стрижиному яру. Один мальчишка засунул руку в норку и вынул Скрипа. Что только пережил Скрип, пока его держали в руках и поглаживали, как ему казалось, громадными пальцами! Но ничего попались ребятишки, хорошие, выпустили Скрипа»

«Если бы Белогрудка умела кричать - закричала бы»

“Переменилась моя родная Сибирь. Все течет, все изменяется, – свидетельствует седая мудрость. Так было, так есть, так будет. Так что же я ищу? Отчего мучаюсь?»

Что же ты смеёшься, мальчик?! - Хво … хво …хвостик! Да, хвостик суслика смешон – напоминает он ржаной колосок, из которого выбито ветром зерно, жалкий, редкостный хвостик – не сеют нынче в заречье хлеба. Дачными ягодами суслику не прожить, вот с голоду и подался крошки по берегу подбирать, тут его поймали весёлые гуляки и засунули в банку, судя по царапинам на обёртке, засунули живого. И «отклик» на газете, догадываюсь я, написан не карандашом, а кровью зверушки.

Виктор Петрович Астафьев

Лучшие рассказы для детей

Васюткино озеро

Это озеро не отыщешь на карте. Небольшое оно. Небольшое, зато памятное Васютке. Еще бы! Мала ли честь для тринадцатилетнего мальчишки – озеро, названное его именем! Пускай оно и не велико, не то что, скажем, Байкал, но Васютка сам нашел его и людям показал. Да, да, не удивляйтесь и не думайте, что все озера уже известны и что у каждого есть свое название. Много еще, очень много в нашей стране безымянных озер и речек, потому что велика наша Родина, и сколько по ней ни броди, все будешь находить что-нибудь новое, интересное.

Рыбаки из бригады Григория Афанасьевича Шадрина – Васюткиного отца – совсем было приуныли. Частые осенние дожди вспучили реку, вода в ней поднялась, и рыба стала плохо ловиться: ушла на глубину.

Холодная изморозь и темные волны на реке нагоняли тоску. Не хотелось даже выходить на улицу, не то что выплывать на реку. Заспались рыбаки, рассолодели от безделья, даже шутить перестали. Но вот подул с юга теплый ветер и точно разгладил лица людей. Заскользили по реке лодки с упругими парусами. Ниже и ниже по Енисею спускалась бригада. Но уловы по-прежнему были малы.

– Нету нам нынче фарту, – ворчал Васюткин дедушка Афанасий. – Оскудел батюшко Енисей. Раньше жили как Бог прикажет, и рыба тучами ходила. А теперь пароходы да моторки всю живность распугали. Придет время – ерши да пескари и те переведутся, а об омуле, стерляди и осетре только в книжках будут читать.

Спорить с дедушкой – дело бесполезное, потому никто с ним не связывался.

Далеко ушли рыбаки в низовье Енисея и наконец остановились.

Лодки вытащили на берег, багаж унесли в избушку, построенную несколько лет назад ученой экспедицией.

Григорий Афанасьевич, в высоких резиновых сапогах с отвернутыми голенищами и в сером дождевике, ходил по берегу и отдавал распоряжения.

Васютка всегда немного робел перед большим, неразговорчивым отцом, хотя тот никогда его не обижал.

– Шабаш, ребята! – сказал Григорий Афанасьевич, когда разгрузка закончилась. – Больше кочевать не будем. Так, без толку, можно и до Карского моря дойти.

Он обошел вокруг избушки, зачем-то потрогал рукой углы и полез на чердак, подправил съехавшие в сторону пластушины корья на крыше. Спустившись по дряхлой лестнице, он тщательно отряхнул штаны, высморкался и разъяснил рыбакам, что избушка подходящая, что в ней можно спокойно ждать осеннюю путину, а пока вести промысел паромами и переметами. Лодки же, невода, плавные сети и всю прочую снасть надобно как следует подготовить к большому ходу рыбы.

Потянулись однообразные дни. Рыбаки чинили невода, конопатили лодки, изготовляли якорницы, вязали, смолили.

Раз в сутки они проверяли переметы и спаренные сети – паромы, которые ставили вдали от берега.

Рыба в эти ловушки попадала ценная: осетр, стерлядь, таймень, частенько налим, или, как его в шутку называли в Сибири, поселенец. Но это спокойный лов. Нет в нем азарта, лихости и того хорошего, трудового веселья, которое так и рвется наружу из мужиков, когда они полукилометровым неводом за одну тоню вытаскивают рыбы по нескольку центнеров.

Совсем скучное житье началось у Васютки. Поиграть не с кем – нет товарищей, сходить некуда. Одно утешало: скоро начнется учебный год и мать с отцом отправят его в деревню. Дядя Коляда, старшина рыбосборочного бота, уже учебники новые из города привез. Днем Васютка нет-нет да и заглянет в них от скуки.

Вечерами в избушке становилось людно и шумно. Рыбаки ужинали, курили, щелкали орехи, рассказывали были и небылицы. К ночи на полу лежал толстый слой ореховой скорлупы. Трещала она под ногами, как осенний ледок на лужах.

Орехами рыбаков снабжал Васютка. Все ближние кедры он уже обколотил. С каждым днем приходилось забираться все дальше и дальше в глубь леса. Но эта работа была не в тягость. Мальчишке нравилось бродить. Ходит себе по лесу один, напевает, иногда из ружья пальнет.

Васютка проснулся поздно. В избушке одна мать. Дедушка Афанасий ушел куда-то. Васютка поел, полистал учебники, оборвал листок календаря и с радостью отметил, что до первого сентября осталось всего десять дней.

Мать недовольно сказала:

– К ученью надо готовиться, а ты в лесу пропадаешь.

– Чего ты, мамка? Орехи кто-то должен добывать? Должен. Охота ведь рыбакам пощелкать вечером.

– «Охота, охота»! Надо орехов, так пусть сами ходят. Привыкли парнишкой помыкать да сорить в избе.

Мать ворчит по привычке, потому что ей не на кого больше ворчать.

Когда Васютка с ружьем на плече и с патронташем на поясе, похожий на коренастого, маленького мужичка, вышел из избы, мать привычно строго напомнила:

– Ты от затесей далеко не отходи – сгинешь. Хлеба взял ли с собой?

– Да зачем он мне? Каждый раз обратно приношу.

– Не разговаривай! На вот краюшку. Не задавит она тебя. Спокон веку так заведено, мал еще таежные законы переиначивать.

Тут уж с матерью не поспоришь. Таков старинный порядок: идешь в лес – бери еду, бери спички.

Васютка покорно сунул краюшку в мешок и поспешил исчезнуть с глаз матери, а то еще придерется к чему-нибудь.

Весело насвистывая, шел он по тайге, следил за пометками на деревьях и думал о том, что, наверное, всякая таежная дорога начинается с затесей. Сделает человек зарубку на одном дереве, отойдет немного, еще топором тюкнет, потом еще. За этим человеком пойдут другие люди; собьют каблуками мох с валежин, притопчут траву, ягодники, отпечатают следы в грязи – и получится тропинка. Лесные тропинки узенькие, извилистые, что морщинки на лбу дедушки Афанасия. Только иные тропинки зарастают со временем, а уж морщинки-то на лице едва ли зарастут.

Склонность к пространным рассуждениям, как у всякого таежника, появилась у Васютки. Он еще долго думал бы о дороге и о всяких таежных разностях, если бы не скрипучее кряканье где-то над головой.

«Кра-кра-кра!..» – неслось сверху, будто тупой пилой резали крепкий сук.

Васютка поднял голову. На самой вершине старой взлохмаченной ели увидел кедровку. Птица держала в когтях кедровую шишку и орала во все горло. Ей так же горласто откликались подруги. Васютка не любил этих нахальных птиц. Он снял с плеча ружье, прицелился и щелкнул языком, будто на спуск нажал. Стрелять он не стал. Ему уже не раз драли уши за попусту сожженные патроны. Трепет перед драгоценным «припасом» (так называют сибирские охотники порох и дробь) крепко вбит в сибиряков отроду.

– «Кра-кра!» – передразнил Васютка кедровку и запустил в нее палкой.

Досадно было парню, что не может он долбануть птицу, даром что ружье в руках. Кедровка перестала кричать, неторопливо ощипалась, задрала голову, и по лесу снова понеслось ее скрипучее «кра!».

– Тьфу, ведьма проклятая! – выругался Васютка и пошел.

Ноги мягко ступали по мху. На нем там и сям валялись шишки, попорченные кедровками. Они напоминали комочки сотов. В некоторых отверстиях шишек, как пчелки, торчали орехи. Но пробовать их бесполезно. Удивительно чуткий клюв у кедровки: пустые орехи птица даже не вынимает из гнездышка. Васютка поднял одну шишку, осмотрел ее со всех сторон и покачал головой:

– Эх и пакость же ты!

Бранился Васютка так, для солидности. Он ведь знал, что кедровка – птица полезная: она разносит по тайге семена кедра.

Наконец Васютка облюбовал дерево и полез на него. Наметанным глазом он определил: там, в густой хвое, упрятались целые выводки смолистых шишек. Он принялся колотить ногами по разлапистым веткам кедра. Шишки так и посыпались вниз.

Васютка слез с дерева, собрал их в мешок. Потом оглядел окружающий лес и облюбовал еще один кедр.

– Обобью и этот, – сказал он. – Тяжеловато будет, пожалуй, да ничего, донесу.

Вдруг впереди Васютки что-то сильно захлопало. Он вздрогнул от неожиданности и тут же увидел поднимающуюся с земли большую черную птицу. «Глухарь!» – догадался Васютка, и сердце его замерло. Стрелял он и уток, и куликов, и куропаток, но глухаря подстрелить ему еще не доводилось.

Глухарь перелетел через мшистую поляну, вильнул между деревьями и сел на сухостоину. Попробуй подкрадись!

Мальчик стоял неподвижно и не спускал глаз с огромной птицы. Вдруг он вспомнил, что глухаря часто берут с собакой. Охотники рассказывали, что глухарь, сидя на дереве, с любопытством смотрит вниз, на заливающуюся лаем собаку, а порой и подразнивает ее. Охотник тем временем незаметно подходит с тыла и стреляет.

Васютка же, как назло, не позвал с собою Дружка. Обругав себя шепотом за оплошность, Васютка пал на четвереньки, затявкал, подражая собаке, и стал осторожно продвигаться вперед. От волнения голос у него прерывался. Глухарь замер, с любопытством наблюдая эту интересную картину. Мальчик расцарапал себе лицо, порвал телогрейку, но ничего этого не замечал. Перед ним наяву глухарь!

… Пора! Васютка быстро встал на одно колено и попытался с маху посадить на мушку забеспокоившуюся птицу. Наконец унялась дрожь в руках, мушка перестала плясать, кончик ее задел глухаря… Тр-рах! – и черная птица, хлопая крыльями, повалилась вниз. Не коснувшись земли, она выпрямилась и полетела в глубь леса.

Виктор Петрович Астафьев

Лучшие рассказы для детей

Васюткино озеро

Спорить с дедушкой – дело бесполезное, потому никто с ним не связывался.

Далеко ушли рыбаки в низовье Енисея и наконец остановились.

Лодки вытащили на берег, багаж унесли в избушку, построенную несколько лет назад ученой экспедицией.

Васютка всегда немного робел перед большим, неразговорчивым отцом, хотя тот никогда его не обижал.

Потянулись однообразные дни. Рыбаки чинили невода, конопатили лодки, изготовляли якорницы, вязали, смолили.

Раз в сутки они проверяли переметы и спаренные сети – паромы, которые ставили вдали от берега.

Мать недовольно сказала:

– К ученью надо готовиться, а ты в лесу пропадаешь.

– Чего ты, мамка? Орехи кто-то должен добывать? Должен. Охота ведь рыбакам пощелкать вечером.

– «Охота, охота»! Надо орехов, так пусть сами ходят. Привыкли парнишкой помыкать да сорить в избе.

Спорить с дедушкой – дело бесполезное, потому никто с ним не связывался.

Далеко ушли рыбаки в низовье Енисея и наконец остановились.

Лодки вытащили на берег, багаж унесли в избушку, построенную несколько лет назад ученой экспедицией.

Васютка всегда немного робел перед большим, неразговорчивым отцом, хотя тот никогда его не обижал.

Потянулись однообразные дни. Рыбаки чинили невода, конопатили лодки, изготовляли якорницы, вязали, смолили.

Раз в сутки они проверяли переметы и спаренные сети – паромы, которые ставили вдали от берега.

Совсем скучное житье началось у Васютки.

Поиграть не с кем – нет товарищей, сходить некуда. Одно утешало: скоро начнется учебный год и мать с отцом отправят его в деревню. Дядя Коляда, старшина рыбосборочного бота, уже учебники новые из города привез. Днем Васютка нет-нет да и заглянет в них от скуки.

Мать недовольно сказала:

– К ученью надо готовиться, а ты в лесу пропадаешь.

– Чего ты, мамка? Орехи кто-то должен добывать? Должен. Охота ведь рыбакам пощелкать вечером.

– «Охота, охота»! Надо орехов, так пусть сами ходят. Привыкли парнишкой помыкать да сорить в избе.

Мать ворчит по привычке, потому что ей не на кого больше ворчать.

– Ты от затесей далеко не отходи – сгинешь. Хлеба взял ли с собой?

– Да зачем он мне? Каждый раз обратно приношу.

Тут уж с матерью не поспоришь. Таков старинный порядок: идешь в лес – бери еду, бери спички.

Васютка покорно сунул краюшку в мешок и поспешил исчезнуть с глаз матери, а то еще придерется к чему-нибудь.

«Кра-кра-кра!..» – неслось сверху, будто тупой пилой резали крепкий сук.

– «Кра-кра!» – передразнил Васютка кедровку и запустил в нее палкой.

– Тьфу, ведьма проклятая! – выругался Васютка и пошел.

– Эх и пакость же ты!

Васютка слез с дерева, собрал их в мешок. Потом оглядел окружающий лес и облюбовал еще один кедр.

– Обобью и этот, – сказал он. – Тяжеловато будет, пожалуй, да ничего, донесу.

Глухарь перелетел через мшистую поляну, вильнул между деревьями и сел на сухостоину. Попробуй подкрадись!

«Ранил!» – встрепенулся Васютка и бросился за подбитым глухарем.

Только теперь он догадался, в чем дело, и начал беспощадно корить себя:

– Мелкой дробью грохнул. А что ему мелкой-то? Он чуть не с Дружка!..

Птица уходила небольшими перелетами. Они становились все короче и короче. Глухарь слабел. Вот он уже, не в силах поднять грузное тело, побежал.

«Теперь все – догоню!» – уверенно решил Васютка и припустил сильнее. До птицы оставалось совсем недалеко.

Быстро скинув с плеча мешок, Васютка поднял ружье и выстрелил. В несколько прыжков очутился возле глухаря и упал на него животом.

– Стоп, голубчик, стоп! – радостно бормотал Васютка. – Не уйдешь теперь! Ишь какой прыткий! Я, брат, тоже бегаю – будь здоров!

Васютка с довольной улыбкой гладил глухаря, любуясь черными с голубоватым отливом перьями. Потом взвесил в руке. «Килограммов пять будет, а то и полпуда, – прикинул он и сунул птицу в мешок. – Побегу, а то мамка наподдаст по загривку».

Думая о своей удаче, Васютка, счастливый, шел по лесу, насвистывал, пел, что на ум приходило.

Вдруг он спохватился: где же затеси? Пора уж им быть.

Он посмотрел кругом. Деревья ничем не отличались от тех, на которых были сделаны зарубки. Лес стоял неподвижно-тихий в своей унылой задумчивости, такой же редкий, полуголый, сплошь хвойный. Лишь кое-где виднелись хилые березки с редкими желтыми листьями. Да, лес был такой же. И все же от него веяло чем-то чужим…

Васютка круто повернул назад. Шел он быстро, внимательно присматриваясь к каждому дереву, но знакомых зарубок не было.

– Ффу-ты, черт! Где же затеси? – Сердце у Васютки сжалось, на лбу выступила испарина. – Все этот глухарина! Понесся, как леший, теперь вот думай, куда идти, – заговорил Васютка вслух, чтобы отогнать подступающий страх. – Ничего, сейчас посоображаю и найду дорогу. Та-ак… Почти голая сторона у ели – значит, в ту сторону север, а где ветвей больше – юг. Та-ак…

После этого Васютка пытался припомнить, на какой стороне деревьев сделаны зарубки старые и на какой – новые. Но этого-то он и не приметил. Затеси и затеси.

– Эх, дубина!

Страх начал давить еще сильнее. Мальчик снова заговорил вслух:

– Ладно, не робей. Найдем избушку. Надо идти в одну сторону. На юг надо идти. У избушки Енисей поворот делает, мимо никак не пройдешь. Ну вот, все в порядке, а ты, чудак, боялся! – хохотнул Васютка и бодро скомандовал себе: – Шагом арш! Эть, два!

Но бодрости хватило ненадолго. Затесей все не было и не было. Порой мальчику казалось, что он ясно видит их на темном стволе. С замирающим сердцем бежал он к дереву, чтобы пощупать рукой зарубку с капельками смолы, но вместо нее обнаруживал шершавую складку коры. Васютка уже несколько раз менял направление, высыпал из мешка шишки и шагал, шагал…

В лесу сделалось совсем тихо. Васютка остановился и долго стоял прислушиваясь. Тук-тук-тук, тук-тук-тук… – билось сердце. Потом напряженный до предела слух Васютки уловил какой-то странный звук. Где-то слышалось жужжание.

Вот оно замерло и через секунду снова донеслось, как гудение далекого самолета. Васютка нагнулся и увидел у ног своих истлевшую тушку птицы. Опытный охотник – паук растянул над мертвой птичкой паутину. Паука уже нет – убрался, должно быть, зимовать в какое-нибудь дупло, а ловушку бросил. Попалась в нее сытая, крупная муха-плевок и бьется, бьется, жужжит слабеющими крыльями.

Что-то начало беспокоить Васютку при виде беспомощной мухи, влипшей в тенета. И тут его будто стукнуло: да ведь он заблудился!

Открытие это было настолько простым и потрясающим, что Васютка не сразу пришел в себя.

Он много раз слышал от охотников страшные рассказы о том, как блуждают люди в лесу и погибают иногда, но представлял это совсем не так. Уж очень просто все получилось. Васютка еще не знал, что страшное в жизни часто начинается очень просто.

Оцепенение длилось до тех пор, пока Васютка не услышал какой-то таинственный шорох в глубине потемневшего леса. Он вскрикнул и бросился бежать. Сколько раз он спотыкался, падал, вставал и снова бежал, Васютка не знал. Наконец он заскочил в бурелом и начал с треском продираться сквозь сухие колючие ветви. Потом упал с валежин вниз лицом в сырой мох и замер. Отчаяние охватило его, и сразу не стало сил. «Будь что будет», – отрешенно подумал он.

В лес бесшумно, как сова, прилетела ночь. А с нею и холод. Васютка почувствовал, как стынет взмокшая от пота одежда.

«Тайга, наша кормилица, хлипких не любит!» – вспомнились ему слова отца и дедушки. И он стал припоминать все, чему его учили, что знал из рассказов рыбаков и охотников.

Перво-наперво надо развести огонь. Ладно, что спички захватил из дому. Пригодились спички.

Васютка обломал нижние сухие ветки у дерева, ощупью сорвал пучок сухого мха-бородача, искрошил мелко сучки, сложил все в кучку и поджег. Огонек, покачиваясь, неуверенно пополз по сучкам. Мох вспыхнул – вокруг посветлело. Васютка подбросил еще веток. Между деревьями зашарахались тени, темнота отступила подальше. Монотонно зудя, на огонь налетело несколько комаров – веселее с ними.

Надо было запастись на ночь дровами. Васютка, не щадя рук, наломал сучьев, приволок сухую валежину, выворотил старый пень. Вытащив из мешка краюшку хлеба, вздохнул и с тоской подумал: «Плачет, поди, мамка».

Ему тоже захотелось плакать, но он переборол себя и, ощипав глухаря, начал перочинным ножиком потрошить его. Потом сгреб костер в сторону, на горячем месте выкопал ямку и положил туда птицу. Плотно закрыв ее мхом, присыпал горячей землей, золой, углями, сверху положил пылающие головни и подбросил дров.

Через час примерно он раскопал глухаря. От птицы шел пар и аппетитный запах: глухарь упрел в собственном соку – охотничье блюдо! Но без соли какой же вкус! Васютка через силу глотал пресное мясо.

– Эх, дурило, дурило! Сколько этой соли в бочках на берегу! Что стоило горсточку в карман сыпануть! – укорял он себя.

Потом вспомнил, что мешок, который он взял для шишек, был из-под соли, и торопливо вывернул его. Из уголков мешка он выковырял щепотку грязных кристалликов, раздавил их на прикладе ружья и через силу улыбнулся:

Поужинав, Васютка сложил остатки еды в мешок, повесил его на сук, чтобы мыши или кто-нибудь еще не добрался до харчей, и принялся готовить место для ночлега.

Он перенес в сторону костер, убрал все угольки, набросал веток с хвоей, мху и лег, накрывшись телогрейкой.

Снизу подогревало.

Занятый хлопотами, Васютка не так остро чувствовал одиночество. Но стоило лечь и задуматься, как тревога начала одолевать с новой силой. Заполярная тайга не страшна зверьем. Медведь здесь редкий житель. Волков нет. Змей – тоже. Бывает, встречаются рыси и блудливые песцы. Но осенью корма для них полно в лесу, и едва ли они могли бы позариться на Васюткины запасы. И все-таки было жутко. Он зарядил одноствольную переломку, взвел курок и положил ружье рядом. Спать!

Не прошло и пяти минут, как Васютка почувствовал, что к нему кто-то крадется. Он открыл глаза и замер: да, крадется! Шаг, второй, шорох, вздох… Кто-то медленно и осторожно идет по мху. Васютка боязливо поворачивает голову и неподалеку от костра видит что-то темное, большое. Сейчас оно стоит, не шевелится.

Мальчик напряженно вглядывается и начинает различать вздетые к небу не то руки, не то лапы. Васютка не дышит: «Что это?» В глазах от напряжения рябит, нет больше сил сдерживать дыхание. Он вскакивает, направляет ружье на это темное:

– Кто такой? А ну подходи, не то садану картечью!

В ответ ни звука. Васютка еще некоторое время стоит неподвижно, потом медленно опускает ружье и облизывает пересохшие губы. «В самом деле, что там может быть?» – мучается он и еще раз кричит:

– Я говорю, не прячься, а то хуже будет!

Тишина. Васютка рукавом утирает пот со лба и, набравшись храбрости, решительно направляется в сторону темного предмета.

– Ох, окаянный! – облегченно вздыхает он, увидев перед собой огромный корень-выворотень. – Ну и трус же я! Чуть ума не лишился из-за этакой чепухи.

Чтобы окончательно успокоиться, он отламывает отростки от корневища и несет их к костру.

Коротка августовская ночь в Заполярье. Пока Васютка управился с дровами, густая, как смоль, темень начала редеть, прятаться в глубь леса. Не успела она еще совсем рассеяться, а на смену ей уже выполз туман. Стало холоднее. Костер от сырости зашипел, защелкал, принялся чихать, будто сердился на волглую пелену, окутавшую все вокруг. Комары, надоедавшие всю ночь, куда-то исчезли. Ни дуновения, ни шороха.

Все замерло в ожидании первого утреннего звука. Что это будет за звук – неизвестно. Может быть, робкий свист пичужки или легкий шум ветра в вершинах бородатых елей и корявых лиственниц, может быть, застучит по дереву дятел или протрубит дикий олень.

Что-то должно родиться из этой тишины, кто-то должен разбудить сонную тайгу. Васютка зябко поежился, придвинулся ближе к костру и крепко заснул, так и не дождавшись утренней весточки.

Солнце уже было высоко. Туман росою пал на деревья, на землю, мелкая пыль искрилась всюду.

«Где это я?» – изумленно подумал Васютка и, окончательно проснувшись, услышал оживленную тайгу.

По всему лесу озабоченно кричали кедровки на манер базарных торговок. Где-то по-детски заплакала желна. Над головой Васютки, хлопотливо попискивая, потрошили синички старое дерево. Васютка встал, потянулся и спугнул кормившуюся белку. Она, всполошенно цокая, пронеслась вверх по стволу ели, села на сучок и, не переставая цокать, уставилась на Васютку.

– Ну, чего смотришь? Не узнала? – с улыбкой обратился к ней Васютка.

Белка пошевелила пушистым хвостиком.

– А я вот заблудился. Понесся сдуру за глухарем и заблудился. Теперь меня по всему лесу ищут, мамка ревет… Не понимаешь ты ничего, толкуй с тобой! А то бы сбегала, сказала нашим, где я. Ты вон какая проворная! – Он помолчал и махнул рукой: – Убирайся давай, рыжая, стрелять буду!

Васютка вскинул ружье и выстрелил в воздух. Белка, будто пушинка, подхваченная ветром, метнулась и пошла считать деревья.

Проводив ее взглядом, Васютка выстрелил еще раз и долго ждал ответа. Тайга не откликалась. По-прежнему надоедливо, вразнобой горланили кедровки, неподалеку трудился дятел да пощелкивали капли росы, осыпаясь с деревьев.

Патронов осталось десять штук. Стрелять Васютка больше не решился. Он снял телогрейку, сбросил на нее кепку и, поплевав на руки, полез на дерево…

Тайга… Тайга… Без конца и края тянулась она во все стороны, молчаливая, равнодушная. С высоты она казалась огромным темным морем. Небо не обрывалось сразу, как это бывает в горах, а тянулось далеко-далеко, все ближе прижимаясь к вершинам леса. Облака над головой были редкие, но чем дольше смотрел Васютка, тем они делались гуще, и наконец голубые проемы исчезли совсем. Облака спрессованной ватой ложились на тайгу, и она растворялась в них.

Долго Васютка отыскивал глазами желтую полоску лиственника среди неподвижного зеленого моря (лиственный лес обычно тянется по берегам реки), но кругом темнел сплошной хвойник. Видно, Енисей и тот затерялся в глухой, угрюмой тайге. Маленьким-маленьким почувствовал себя Васютка и закричал с тоской и отчаянием:

– Э-эй, мамка! Папка! Дедушка! Заблудился я!..

Медленно спустился Васютка с дерева, задумался да так и просидел с полчаса. Потом встряхнулся, отрезал мяса и, стараясь не смотреть на маленькую краюшку хлеба, принялся жевать. Подкрепившись, он собрал кучу кедровых шишек, размял их и стал насыпать в карманы орехи. Руки делали свое дело, а в голове решался вопрос, один-единственный вопрос: «Куда идти?» Вот уж и карманы полны орехов, патроны проверены, к мешку вместо лямки приделан ремень, а вопрос все еще не решен. Наконец Васютка забросил мешок за плечо, постоял с минуту, как бы прощаясь с обжитым местом, и пошел строго на север. Рассудил он просто: в южную сторону тайга тянется на тысячи километров, в ней вовсе затеряешься. А если идти на север, то километров через сто лес кончится, начнется тундра. Васютка понимал, что выйти в тундру – это еще не спасение. Поселения там очень редки, и едва ли скоро наткнешься на людей. Но ему хотя бы выбраться из лесу, который загораживает свет и давит своей угрюмостью.

Погода держалась все еще хорошая. Васютка боялся и подумать о том, что с ним будет, если разбушуется осень. По всем признакам ждать этого осталось недолго.