Леонтьев психика. Алексей николаевич леонтьев

Алексей Николаевич Леонтьев (1903-1979) - российский психолог, доктор психологических наук, профессор, действительный член АПН РСФСР (1950), АПН СССР (1968), почетный член Венгерской академии наук (1973), почетный доктор Парижского университета (1968).

Разработал общепсихологическую теорию деятельности.

Основные научные труды: «Развитие памяти» (1931), «Восстановление движения» совместно с А.В. Запорожцем (1945), «Очерк развития психики» (1947), «Потребности и мотивы деятельности» (1956), «Проблемы развития психики» (1959, 1965), «Об историческом подходе к изучению психики человека» (1959), «Потребности, мотивы и эмоции» (1971), «Деятельность. Сознание. Личность» (1975).

Основные теоретические положения учения А.Н. Леонтьева:
психология - это конкретная наука о порождении, функционировании и строении психического отражения реальности, которое опосредует жизнь индивидов;
объективным критерием психики является способность живых организмов реагировать на абиотические (или биологически нейтральные) воздействия;
абиотические воздействия выполняют сигнальную функцию по отношению к биологически значимым раздражителям;
раздражимость - это способность живых организмов реагировать на биологически значимые воздействия, а чувствительность - это способность организмов отражать воздействия, биологически нейтральные, но объективно связанные с биологическими свойствами;
в эволюционном развитии психики выделяются три стадии: 1) стадия элементарной сенсорной психики, 2) стадия перцептивной психики, 3) стадия интеллекта;
развитие психики животных - это процесс развития деятельности;
особенностями деятельности животных являются:
а) вся активность животных определяется биологическими моделями;
б) вся деятельность животных ограничена рамками наглядных конкретных ситуаций;
в) основу поведения животных во всех сферах жизни, включая язык и общение, составляют наследственные видовые программы. Научение у них ограничивается приобретением индивидуального опыта, благодаря которому видовые программы приспосабливаются к конкретным условиям существования индивида;
г) у животных отсутствует закрепление, накопление и передача опыта поколений в материальной форме, т.е. в форме материальной культуры;
деятельность субъекта является тем содержательным процессом, в котором осуществляются реальные связи субъекта с предметным миром и который опосредует связи между объектом и воздействующим на него субъектом;
деятельность человека включена в систему общественных отношений и условий;
основной характеристикой деятельности является ее предметность; деятельность определяется предметом, подчиняется, уподобляется ему;
деятельность - это процесс взаимодействия живого существа с окружающим миром, позволяющий удовлетворять ему свои жизненно необходимые потребности;
сознание не может рассматриваться как замкнутое в самом себе: оно должно быть выведено в деятельность субъекта;
поведение, деятельность нельзя рассматривать в отрыве от сознания человека (принцип единства сознания и поведения, сознания и деятельности);
деятельность - это активный, целенаправленный процесс (принцип активности деятельности);
действия человека предметны; они реализуют социальные цели (принцип предметности человеческой деятельности и принцип ее социальной обусловленности).

А.Н. Леонтьев о структуре деятельности:
деятельность человека имеет сложное иерархическое строение и включает следующие уровни: I - уровень особых деятельностей (или особых видов деятельности); II - уровень действий; III - уровень операций; IV - уровень психофизиологических функций;
деятельность человека неразрывно связана с его потребностями и мотивами. Потребность - это состояние человека, выражающее его зависимость от материальных и духовных предметов и условий существования, находящихся вне индивида. В психологии потребность человека рассматривается как переживание нужды в том, что необходимо для поддержания жизни его организма и развития его личности. Мотив - это форма проявления потребности, побуждение к определенной деятельности, тот предмет, ради которого осуществляется данная деятельность. Мотив по А.Н. Леонтьеву - это опредмеченная потребность;
деятельность как целое - это единица жизни человека, активность, отвечающая определенному мотиву;
тот или иной мотив побуждает человека к постановке задачи, к выявлению той цели, которая, будучи представлена в определенных условиях, требует выполнения действия, направленного на создание или получение предмета, отвечающего требованиям мотива и удовлетворяющего потребность. Цель - это представляемый им мыслимый результат деятельности;
действие как составная часть деятельности отвечает осознаваемой цели. Любая деятельность осуществляется в форме действий или цепи действий;
деятельность и действие жестко не связаны между собой. Одна и та же деятельность может реализовы-ваться разными действиями, и одно и то же действие может входить в различные виды деятельности;
действие, имея определенную цель, осуществляется разными способами в зависимости от тех vo ловий, в которых это действие совершается. Способы осуществления действия называются операциями. Операции - это преобразованные, ставшие автоматизированными действия, которые, как правило, не осознаются, например, когда ребенок учится писать буквы, это написание буквы является для него действием, направляемым сознательной целью - правильно написать букву. Но, овладев этим действием, ребенок использует написание букв как способ для написания слое и, следовательно, написание букв превращается из действия в операцию;
операции бывают двух видов: первые возникают из действия путем их автоматизации, вторые возникают путем адаптации, прилаживания к окружающим условиям, путем непосредственно» го подражания;
цель, данная в определенных условиях, в теории деятельности называется задачей;
соотношение структурного и мотивационного компонентов деятельности представлено на рисунке 9.
деятельность может утратить свой мотив и превратиться в действие, а действие, при изменении его цели, может превратиться в операцию. В данном случае говорят об укрупнении единиц деятельности. Например, при обучении управлению автомобилем первоначально каждая операция (например, переключение передач) формируется как действие, подчиненное сознательной цели. В дальнейшем это действие (переключение передач) включается в другое действие, имеющее сложный операционный состав, например, в действие изменения режима движения. Теперь переключение передач становится одним из способов его выполнения - операцией, его реализующей, и оно уже перестает осуществляться в качестве особого целенаправленного процесса: его цель не выделяется. Для сознания водителя переключение передач в нормальных условиях как бы вовсе не существует;
результаты составляющих деятельность действий при некоторых условиях оказываются более значительными, чем мотив деятельности, в которую они включены. Тогда действие становится деятельностью. В данном случае говорят о дроблении единиц деятельностинаболее мелкие единицы. Так, ребенок может своевременно выполнять домашние задания первоначально лишь для того, чтобы пойти гулять. Но при систематическом обучении и получении положительных отметок за свою работу, повышающих его ученический «престиж», у него пробуждается интерес к изучаемым предметам, и он начинает готовить теперь уроки, чтобы лучше разобраться в содержании материала. Действие приготовления уроков обрело свой мотив и стало деятельностью. Этот общепсихологический механизм развития действий А.Н. Леонтьев назвал «сдвигом мотива на цель» (или превращением цели в мотив). Суть этого механизма состоит в том, что цель, ранее побуждаемая к ее осуществлению каким-то мотивом, со временем приобретает самостоятельную силу, т.е. сама становится мотивом. Дробление единиц деятельности может проявляться и в превращении операций в действия. Например, в ходе разговора человек не может найти нужного слова, т.е. то, что было операцией, стало действием, подчиненным осознаваемой цели.

А.Н. Леонтьев о сущности и структуре сознания:
сознание в своей непосредственности есть открывающаяся субъекту картина мира, в которую включен и он сам, его действия и состояния;
первоначально сознание существует лишь в форме психического образа, открывающего субъекту окружающий его мир, деятельность же остается практической, внешней. На более позднем этапе предметом сознания становится также и деятельность: осознаются действия других людей, а через них и собственные действия субъекта. Теперь они коммуницируются, означаясь с помощью жестов или звуковой речи. Это и является предпосылкой порождения внутренних действий и операций, протекающих в уме, в «плане сознания». Сознание - образ становится также сознанием - деятельностью. Именно в этой своей полноте сознание и начинает казаться эмансипированным от внешней, чувственно-практической деятельности и, более того, - управляющим ею;
другое капитальное изменение претерпевает сознание в ходе исторического развития. Оно заключается в разрушении первоначальной слитности сознания трудового коллектива (например, общины) и сознания образующих его индивидов. В то же время психологические особенности индивидуального сознания только и могут быть поняты через их связи с теми общественными отношениями, в которые вовлечен индивид;
структура сознания включает: чувственную ткань сознания, значения и личностные смыслы;
чувственная ткань сознания образует чувственный состав конкретных образов реальности, актуально воспринимаемой или всплывающей в памяти, относимой к будущему или только воображаемой. Образы эти различаются по своей модальности, чувственному тону, степени ясности, большей или меньшей устойчивостью и т.д.;
особая функция чувственных образов сознания состоит в том, что они придают реальность сознательной картине мира, открывающейся субъекту. Именно благодаря чувственному содержанию сознания мир выступает для субъекта как существующий не в сознании, а вне его сознания - как объективное «поле» и объект его деятельности;
чувственные образы представляют всеобщую форму психического отражения, порождаемого предметной деятельностью субъекта. Однако у человека чувственные образы приобретают новое качество, а именно - свою означенность. Значения и являются важнейшими «образующими» человеческого сознания;
значения преломляют мир в сознании человека. Хотя носителем значений является язык, но язык - не демиург значений. За языковыми значениями скрываются общественно выработанные способы (операции) действия, в процессе которых люди изменяют и познают объективную реальность;
в значениях представлена преобразованная и свернутая в материи языка идеальная форма существования предметного мира, его свойств, связей и отношений, раскрытых совокупной общественной практикой. Поэтому значения сами по себе, т.е. в абстракции от их функционирования в индивидуальном сознании, столь же «не психологичны», как и та общественно познанная реальность, которая лежит за ними;
следует различать осознаваемое объективное значение и его значение для субъекта. В последнем случае говорят о личностном смысле. Другими словами личностный смысл - это значение того или иного явления для конкретного человека. Личностный смысл и создает пристрастность сознания. В отличие от значений личностные смыслы не имеют своего «непсихологического существования»;
сознание человека, как и сама его деятельность не является неким слагаемым входящих в него частей, т.е. оно не аддитивно. Это не плоскость, даже не емкость, заполненная образами и процессами. Это и не связи отдельных его «единиц», а внутреннее движение его образующих, включенное в общее движение деятельности, осуществляющей реальную жизнь индивида в обществе. Деятельность человека и составляет субстанцию его сознания. Исходя из сказанного выше, соотношение различных компонентов деятельности можно представить следующим образом (рис. 10):

Идеи А.Н. Леонтьева о структуре сознания были развиты в отечественной психологии его учеником - В.Я. Зинченко. В.П. Зинченко выделяет три слоя сознания: бытийный (или бытийно-деятельностный), рефлексивный (или рефлексивно-созерцательный) и духовный.

Бытийный слой сознания включает чувственную ткань образа и биодинамическую ткань, а рефлексивный - значения и смыслы.
Понятия чувственной ткани образа, значения и личностного смысла раскрыты выше. Рассмотрим понятия, введенные в психологию сознания В.П. Зинченко.

Биодинамическаяткань-этообобщенноенаиме-нование для различных характеристик живого движения и предметного действия. Биодинамическая ткань - это наблюдаемая и регистрируемая внешняя форма живого движения. Термин «ткань» в данном контексте используется для подчеркивания мысли о том, что это материал, из которого строятся целесообразные, произвольные движения и действия.

Духовный слой сознания в структуре сознания, по мнению В.П. Зинченко, играет ведущую роль, одушевляя и воодушевляя бытийный и рефлексивный слой. В духовном слое сознания человеческую субъективность представляет «Я» в его различных модификациях и ипостасях. В качестве объективной образующей в духовном слое сознания выступает «Другой» или, точнее, «Ты».

Духовный слой сознания конструируется отношениями Я - Ты и формируется раньше или, как минимум, одновременно с бытийным и рефлексивным слоями.

А. Н. Леонтьев о соотношении сознания и мотивов:
мотивы могут осознаваться, но, как правило, не осознаются, т.е. все мотивы можно разбить на две больших класса - осознаваемые и неосознаваемые;
осознание мотивов - это особая деятельность, особая внутренняя работа;
неосознаваемые мотивы «проявляются» в сознании в особых формах - в форме эмоций и в форме личностных смыслов. Эмоции - это отражение отношения результата деятельности к ее мотиву. Если с точки зрения мотива деятельность проходит успешно, возникают положительные эмоции, если неуспешно - отрицательные. Личностный смысл - это переживание повышенной субъективной значимости предмета, действия или события, оказавшихся в поле действия ведущего мотива;
мотивы человека образуют иерархическую систему. Обычно иерархические отношения мотивов не осознаются в полной мере. Они проявляются в ситуациях конфликта мотивов.

А.Н. Леонтьев о соотношении внутренней и внешней деятельности:
внутренние действия - это действия, подготавливающие внешние действия. Они экономизируют человеческие усилия, давая возможность достаточно быстро выбирать нужное действие, дают человеку возможность избежать грубых, а иногда и роковых ошибок;
внутренняя деятельность имеет принципиально то же строение, что и внешняя деятельность, и отличается от нее только формой протекания (принцип единства внутренней и внешней деятельности);
внутренняя деятельность произошла из внешней практической деятельности путем процесса интериоризации (или переноса соответствующих действий в умственный план, т.е. их усвоения);
внутренние действия производятся не с реальными предметами, а с их образами, а вместо реального продукта получается мысленный результат;
для успешного воспроизведения какого-либо действия «в уме» нужно обязательно освоить его в материальном плане и получить сначала реальный результат. При интериоризации внешняя деятельность, хотя и не меняет своего принципиального строения, сильно трансформируется, сокращается, что позволяет осуществлять ее значительно быстрее;
внешняя деятельность переходит во внутреннюю, а внутренняя - во внешнюю (принцип взаимных переходов внешней деятельности во внутреннюю и наоборот).

А.Н. Леонтьев о личности:
личность = индивид; это особое качество, которое приобретается индивидом в обществе, в совокупности отношений, общественных по своей природе, в которые индивид вовлекается;
личность есть системное и поэтому «сверхчувственное» качество, хотя носителем этого качества является вполне чувственный, телесный индивид со всеми его прирожденными и приобретенными свойствами. Они, эти свойства, составляют лишь условия (предпосылки) формирования и функционирования личности, как и внешние условия и обстоятельства жизни, выпадающие на долю индивида;
с этой точки зрения проблема личности образует новое психологическое измерение:
а) иное, чем измерение, в котором ведутся исследования тех или иных психических процессов, отдельных свойств и состояний человека;
б) это исследование его места, позиции в системе общественных связей, общений, которые открываются ему;
в) это исследование того, что, ради чего и как использует человек доставшееся ему от рождения и приобретенное им;
антропологические свойства индивида выступают не как определяющие личность или входящие в ее структуру, а как генетически заданные условия формирования личности и, вместе с тем, как то, что определяет не ее психологические черты, а лишь формы и способы их проявления;
личностью не рождаются, личностью становятся,
личность есть относительно поздний продукт общественно-исторического и онтогенетического развития человека;
личность есть специальное человеческое образование;
реальным базисом личности человека является совокупность его общественных отношений к миру, тех отношений, которые реализуются его деятельностью, точнее, совокупностью его многообразных деятельностей;
становление личности - это становление связной системы личностных смыслов;
существуют три основных параметра личности: 1) широта связей человека с миром; 2) степень РОС иерар-хизованности и 3) их общая структура;
личность рождается дважды:
а) первое рождение относится к дошкольному возрасту и знаменуется установлением первых ие рархических отношений между мотивами, первы ми подчинениями непосредственных побуждений социальным нормам;
б) второе рождение личности начинается в под ростковом возрасте и выражается в появлении стремления и способности осознавать свои мотивы, а также проводить активную работу по их подчине нию и переподчинению. Второе рождение личное ти предполагает наличие самосознания.

Таким образом, А.Н. Леонтьев внес огромный вклад в развитие отечественной и мировой психологии, а его идеи развиваются учеными и в настоящее время.

В то же время представляются дискуссионными следующие положения учения А.Н. Леонтьева:
а) мотив - это опредмеченная потребность;
б) мотивы, в основном, не сознаются;
в) личность - это системное качество.

Алексею Николаевичу Леонтьеву – заслуженному профессору Московского государственного университета им. М.В.Ломоносова, одному из выдающихся российских психологов XX-го столетия – 5 февраля 2003г. исполнилось бы 100 лет.

Алексею Николаевичу Леонтьеву – заслуженному профессору Московского государственного университета им. М.В.Ломоносова, одному из выдающихся российских психологов XX-го столетия – 5 февраля 2003г. исполнилось бы 100 лет.

Алексей Николаевич Леонтьев родился в Москве 5 февраля 1903 года в семье служащего. После окончания реального училища он поступил на факультет общественных наук Московского университета, который закончил в 1924 году.

Еще в университете Леонтьев увлекся философией. Позже под влиянием Г.И.Челпанова он обратился к психологии.

В том же 1924 году Леонтьев пришел на работу в Психологический институт, где даже после вынужденного ухода Челпанова продолжали работать первоклассные ученые – Н.А.Бернштейн, А.Р.Лурия, Л.С.Выготский. Так сложилась знаменитая «тройка» - Лурия, Леонтьев и Выготский.

В начале 30-х годов Наркомздрав Украины предложил Л.С.Выготскому, А.Р.Лурия и А.Н.Леонтьеву организовать отделение психологии в психоневрологической академии в Харькове. Эту группу ученых фактически возглавил А.Н.Леонтьев, который начал развивать собственный вариант теории Выготского. Он провел цикл экспериментальных исследований, раскрывающих механизм формирования высших психических функций (произвольное внимание, память и др.).

В Харькове Леонтьеву пришлось одновременно возглавлять кафедру психологии в пединституте и отдел психологии в НИИ педагогики. Так возникла знаменитая Харьковская школа психологии.

Л.С.Выготский, незадолго до смерти, весной 1934 года попытался собрать всех своих учеников и последователей в лаборатории во Всесоюзном институте экспериментальной медицины (ВИЭМ). Но Выготский умер летом 1934 года, и руководителем лаборатории стал А.Н.Леонтьев.

Еще с конца 1920-х годов над наукой стали сгущаться тучи. И Леонтьев после доклада на ученом совете о психологическом исследовании речи был уволен из института, а лаборатория закрыта.

В июле 1936 года грянуло печально знаменитое постановление ЦК ВКП(б) «О педологических извращениях в системе наркомпросов». Это постановление означало полный разгром отечественной психологии.

Особенно досталось Л.С.Выготскому (правда, уже посмертно). На дело жизни выдающегося ученого в то время вылилось очень много грязи. Однако ни Лурия, ни Леонтьев, ни другие подлинные ученики Выготского, как на них ни давили, не отказались ни от своего друга, ни от его идей.

В институт психологии возвращается К.Н.Корнилов, и берет Леонтьева на работу. Но, ни о каких методологических разработках речи не идет. И Леонтьев приходится продолжать исследования, начатые Харьковской школой: восприятием рисунка и фоточувствительностью кожи.

В 1940 году Леонтьев защитил докторскую диссертацию на тему «Развитие психики». Эта работа послужила основой для книги «Проблемы развития психики», которая была отмечена Ленинской премией.

Леонтьев выдвинул общепсихологическую теорию деятельности – новое направление в психологической науке. На основе предложенной им схемы структуры деятельности, стал изучался широкий круг психических функций (восприятие, мышление, память, внимание), а также стали производится исследование сознания и личности.

В годы Великой Отечественной войны, в конце 1941 года в Кисегаче и Кауровске (недалеко от Свердловска) были созданы два экспериментальных госпиталя восстановления движений после ранения. Первый возглавил А.Р.Лурия, второй - А.Н.Леонтьев. Там работали А.В.Запорожец, П.Я.Гальперин, С.Я.Рубинштейн и многие другие советские психологи.

Важность их работы заключалась в том, что на полученном материале была продемонстрирована не только практическая значимость теории деятельности, но и перспективность физиологической теории Н.А.Бернштейна. А практическим результатом работы экспериментальных госпиталей было то, что время возвращения раненых в строй сокращалось в несколько раз за счет использования техник, разработанных на базе деятельностного подхода и теории Бернштейна.

С 1941 года Алексей Николаевич - профессор МГУ, с 1950 – зав. кафедрой психологии философского факультета, а с 1966 по 1976 гг. - декан созданного им факультета психологии МГУ.

С начала 1950-х годов Леонтьев становится академиком-секретарем Отделения психологии АПН, затем академиком-секретарем всей академии, а в дальнейшем и ее вице-президентом.

Начиная с 1954 года, Леонтьев много сил и времени уделяет международным связям. В тот год большая делегация советских психологов (Леонтьев, Теплов, Запорожец, Соколов, Костюк) после длительного перерыва приняла участие в очередном Международном психологическом конгрессе в Монреале.

И в 1966 году благодаря усилиям А.Н.Леонтьева состоялся Международный психологический конгресс в Москве.

В конце жизни Леонтьев много раз обращался к истории психологической науки. Он оставался до конца своих дней (Алексей Николаевич умер 21 января 1979 года) верен памяти своего учителя – Л.С.Выготского и стремился популяризировать его творчество, выявить в нем наиболее перспективные идеи, а также показать преемственность идей Выготского и его школы.

Труды Леонтьева регулярно переиздаются и являются неотъемлемой частью обучения психологов.

Он вошел в историю как выдающийся ученый, талантливый педагог, воспитатель теоретиков, причем не только как автор оригинальной системы их эффективной подготовки, но и как создатель крупной, авторитетной теоретической школы со своим стилем, почерком, традициями.

О работах Леонтьева, о Леонтьеве-человеке, создателе одной из лучших в мире школ психологии, написано множество книг, статей, воспоминаний близко знавших его учеников и сотрудников. Феноменальная личность, Ученый с большой буквы – таким остается Алексей Николаевич Леонтьев в нашей памяти.

Виктор Буланов, газета "Московский университет"

a:2:{s:4:"TEXT";s:1648:"

В статье, написанной сынок и внуком российского психолога А.Н. Леонтьева, отражены не
только его великие и разносторонние научные и научно-организационные заслуги перед
отечественной психологической наукой, но и нарисован яркий портрет Алексеева Николаевича как
человека.

В отличие от ранее написанных официальных «причесанных» биографических статей об этом
прекрасном ученом, в данной работе очень живо и образно рассказывается, какими на самом деле
были жизнь и творчество А.Н. Леонтьева.

Штрихи биографии Леонтьева дают возможность хорошо
представить себе обстановку в нашей стране, в те годы, в которые пришлась ему учится, работать,
творить.

Говоря о личностных качествах Алексея Николаевича, авторы отмечают, что он никогда не
занимался передачей и воплощением начальственных указаний. постоянно добивался от начальства
принятия компетентных и полезных для психологии решений. Его авторитет у власти был настолько
высок, что ему удавалось практически все, к чему он стремился. А.Н. Леонтьев не принимал ни
одного ответственного решения, не посоветовавшись предварительно с окружавшими его людьми.
Начиная с совместной работы с Выготским, практически все решения принимались совместно.

Авторы откровенно, с мягким юмором пишут о молодых годах будущего профессора, о непростом
становлении его научной карьеры, о самоотверженной творческой, учебной и административной
деятельности в зрелые годы. Их повествование дает представление об Алексее Николаевиче, и как о
гениальном ученом, и как о высоко порядочном, ранимом, очень эмоциональном человеке, и очень
хорошем человеке.

";s:4:"TYPE";s:4:"html";}

Алексей Николаевич Леонтьев (1903-1979) широко известен как признанный формальный и не­формальный лидер советской психо­логии 40-70-х годов. Его научные и на­учно-организационные заслуги перед отечественной психологической наукой велики и разносторонни. Он создал в Московском университете сначала отде­ление психологии на философском фа­культете, а затем и факультет психоло­гии, где много лет был деканом. Он был также одним из руководителей (вице­-президентом) Академии педагогических наук РСФСР и СССР в не худшие ее вре­мена, написал немало научных работ, в частности, несколько книг, каждая из которых была переведена на десятки иностранных языков, а одна из них - «Проблемы развития психики», через че­тыре года после выхода была отмечена Ленинской премией. Почти все москов­ские, по крайней мере, университетские психологи среднего и старшего поколе­ния - прямые его ученики и сотрудники.

Официальная биография Алексея Ни­колаевича во многом создавалась автора­ми этой статьи - не только близкими ему людьми (один из нас его сын, другой - внук), но и коллегами А.Н. Леонтьева по науке. И когда, вскоре после его кончи­ны, в начале восьмидесятых годов, гото­вился сборник его памяти, один из нас написал к нему вводную статью (Леон­тьев А.А., 1983, С.6-39). И хотя она выгля­дит вполне «причесано» и в ней нет не­правды, но о многом там не сказано.

Наверное, настало время рассказать биографию Алексея Николаевича та­кой, какой она была на самом деле, хотя бы настолько, насколько это возможно в одной статье. Ту, официальную, биог­рафию нельзя назвать неверной, но не­которые уточнения хотелось бы вне­сти. Поэтому мы решили написать эту статью в виде комментариев к офици­альной биографии, опубликованной в 1983 году.

«Он закончил в 1924 г. факультет об­щественных наук Московского универ­ситета... »

На самом деле Алексей Николаевич не окончил Московский университет. Его выгнали из него и он сдавал экзаме­ны экстерном. Есть две разных версии того, почему его выгнали. Более инте­ресная: будучи студентом, он заполнял в 1923 году какую-то анкету и на вопрос «Как Вы относитесь к Советской влас­ти?» якобы ответил: «Считаю историче­ски необходимой». Так он рассказывал своему сыну. Во всяком случае, это на него похоже. Вторая версия: весьма не­любимому лектору по истории фило­софии Алексей Николаевич прилюдно задал вопрос о том, как надо относить­ся к буржуазному философу Уоллесу, биологизатору и вообще антимарксисту. Не очень образованный лектор, испугавшись, что его поймают на не­знании имени такого философа, долго и убедительно разъяснял затаившей дух аудитории ошибки этого буржуазного философа, естественно, выдуманного студентами накануне лекции. Эта вер­сия тоже восходит к устным мемуарам Алексея Николаевича.

Леонтьев слушал в университете лек­ции самых разных ученых. Среди них был Густав Густавович Шпет, филолог-античник П.С. Преображенский, исто­рики М.Н. Покровский и Д.М. Петрушевский, историк социализма В.П. Волгин. В Коммунистической аудитории МГУ тогда впервые читал курс историческо­го материализма Николай Иванович Бухарин. Как-то А.Н. Леонтьев слушал в Коммунистическом университете лек­ции Сталина по национальному вопро­су, о которых, впрочем, через полвека отозвался более чем сдержанно.

«Своим обращением к психологии Алексей Николаевич был обязан Г.И. Челпанову... По инициативе Г.И. Челпанова Алексеем Николаевичем были написаны первые его научные работы - реферат «Учение Джемса о идеомоторных актах» (он сохранился) и несохранившаяся ра­бота о Спенсере»

Почему он стал психологом? Снача­ла его привлекала философия - была потребность мировоззренчески осмы­слить все происходившее в стране на его глазах. Так, по крайней мере, вспо­минал он сам. А потом, уже поступив в университет, он - не без влияния Челпанова - переключился на психологию. Здесь ему повезло: он попал в Психоло­гический институт, где даже после ухо­да Челпанова продолжали работать первоклассные ученые: Н.А. Бернштейн, М.А. Рейснер, П.П. Блонский, из молодежи - А.Р. Лурия и, с 1924 года Л.С. Вы­готский. Когда Челпанова выгнали из директоров Психологического институ­та и на его место «сел» один из его учеников, ярый, хотя и философски малог­рамотный марксист К.Н. Корнилов, то (это тоже не значится в официальной биографии) к Челпанову пришел моло­дой взволнованный Алексей Николаевич и сказал: «Я не хочу Вас бросать, Геор­гий Иванович, я буду с Вами продол­жать работать». На что умный и человеч­ный Челпанов сказал: «Не смейте этого делать! Вам еще жить. Я Вас отпускаю. Не думайте, что Вы несете передо мной моральные обязательства». Алексей Ни­колаевич, поколебавшись, все-таки по­шел дальше работать к Выготскому.

Есть хрестоматийная версия: пришли к Выготскому молодые психологи Лурия и Леонтьев, и началась школа Выготско­го. На самом деле пришли к Лурия мо­лодые психологи Выготский и Леонтьев. Первое время этот кружок возглавлял именно Лурия, старший по должно­сти в Институте, известный уже психо­лог, имевший к тому времени несколь­ко опубликованных книг, бывший даже ученым секретарем Института. Лишь по­том произошла перегруппировка и ли­дером стал Выготский. Самые первые публикации А.Н. Леонтьева были в ру­сле исследований А.Р. Лурия, под его ру­ководством и с ним в соавторстве - по аффектам, сопряженной моторной ме­тодике и т.п. Лишь после нескольких ра­бот такого плана начинаются работы в культурно-исторической парадигме Вы­готского (первая его публикация на эту тему датирована 1929 г.).

«В 1930 г. обстоятельства сложились так, что Алексей Николаевич был вы­нужден уйти как из Академии коммуни­стического воспитания, так и из ВГИКа. Примерно в то же время Наркомздрав Украины решил организовать в Украин­ском психоневрологическом институ­те, а позже, в 1932 г., во Всеукраинской психоневрологической академии (она помещалась в Харькове, который был тогда столицей республики) сектор пси­хологии. Пост заведующего сектором был предложен А.Р. Лурия, пост заведу­ющего отделом детской и генетической психологии - А.Н. Леонтьеву. Однако А.Р. Лурия вскоре вернулся в Москву и практически всю работу вел Алексей Николаевич».

За чаем с Н.Г. Морозовой и А.Р. Лурия

Одним из факторов, которые при­вели Леонтьева в Харьков, явилось то, что к концу 20-х годов были закрыты все лаборатории, где он мог работать. И приглашение из Харькова, от укра­инского наркомата здравоохранения, решало его жизненные проблемы. Зато в Харькове он возглавил одновремен­но кафедру психологии в пединститу­те, отдел психологии в НИИ педагогики и сектор психологии в Психоневрологической академии. Возникла знамени­тая Харьковская школа - ответвление психологической школы Выготского. Работали много, печатали очень мало. Только сейчас делается попытка со­брать воедино все работы «харьковчан».

«Впрочем, постоянно он находился в Харькове только до 1934 г., а затем по­лучил заведование лабораторией ге­нетической психологии Всесоюзного института экспериментальной медици­ны (ВИЭМ).... Однако это продлилось недолго. В 1936 г. Алексей Николаевич перестает работать в ВИЭМе... »

Весной 1934 года, незадолго до смер­ти, Л.С. Выготский сделал несколько шагов к тому, чтобы собрать всех своих учеников - московских, харьковских и других - в одной лаборатории во ВИЭМе. Сам Выготский уже, естест­венно, не смог ее возглавить (он умер в начале лета 1934), и руководите­лем лаборатории стал Леонтьев, по­кинув ради этого Харьков. Но он про­держался там недолго. После доклада на Ученом совете этого института о психологическом исследовании речи (Леонтьев А.Н., 1983, С.65-75), он был обвинен во всех возможных методоло­гических грехах. Дело дошло до горко­ма партии! - после чего лаборатория была закрыта, а Алексея Николаевича из ВИЭМа выгнали. Он опять остался без работы. Сотрудничал в небольшом научно-исследовательском институте при ВКИП - Высшем коммунистиче­ском институте просвещения, занимал­ся психологией восприятия искусства в ГИТИСе и во ВГИКе, где постоянно об­щался с С.М. Эйзенштейном (они были знакомы с Эйзенштейном и раньше, с конца 20-х годов, когда Алексей Николаевич преподавал во ВГИКе, пока последний не был объявлен гнездом идеалистов и троцкистов с понятными последствиями).

В июле 1936 года грянуло знамени­тое постановление ЦК ВКП (б) «О педо­логических извращениях в системе наркомпросов», которое положило начало полному разгрому детской и педагоги­ческой психологии, «достойно» увенчав серию постановлений ЦК начала 30-х годов, повернувших вспять советскую школу, отменивших все инновации и эксперименты и сделавших былую де­мократическую школу авторитарной и милитаризованной. Особенно доста­лось идеологам демократической шко­лы - Л.С. Выготскому и П.П. Блонскому Л.С. Выготскому, к счастью, уже посмер­тно. И кое-кто из тех, кто раньше объ­являл себя учениками Выготского, нача­ли с не меньшим энтузиазмом публично осуждать его и свои ошибки. А.Н. вспоминал об одном таком случае.

Идет собрание педагогов (кстати, на такие собрания тогда приглашали по­вестками - не прийти было невозмож­но). Леонтьев почему-то оказывается в многолюдном президиуме. Рядом с ним было пустое место. Перед самым началом входит и под приветственный шум зала садится на это место член ЦИК СССР, старый большевик ГИ. Ломов-Оппоков. С другой стороны от Леонтьева сидит ка­кой-то деятель ЦК. В программе - вы­ступление довольно известного учено­го, когда-то бывшего сотрудником Л.С. Выготского, затем от него отошедшего и вспомнившего о своем ученичестве лишь в дни похорон Выготского, когда он без­застенчиво оттер и Лурия, и Леонтьева от участия в траурной церемонии. Этот человек публично громит Выготского за его идеалистические и антимарксистские взгляды и одновременно кается в том, что вовремя их не вскрыл и не разоблачил. Ломов-Оппоков берет листок, что-то пи­шет и передает записку через Леонтьева его соседу с другой стороны - но так, что­бы Леонтьев смог ее прочесть. В записке, к вящему удивлению Алексея Николаеви­ча, стояло: «Ну и стерва же этот оратор!». После чего Ломов-Оппоков берет слово и хвалит предыдущего оратора как образец самокритики...

Семья на даче, 40-е годы

Так вот, ни Леонтьев, ни Лурия, ни другие подлинные ученики Выготско­го, как на них ни давили, не сказали ни одного дурного слова о Выготском ни публично, ни в печати. И не колотили себя в грудь, не признавались в методо­логических ошибках и политической близорукости. Вообще они никогда не меняли своих взглядов, что бы ни про­исходило. Как ни странно, все они тем не менее уцелели. Но ВКИП был закрыт, и Леонтьев опять остался без работы, к тому же под подозрением. В январе 1937 года вышла брошюра Евы Израи­левны Рудневой «О педологических из­вращениях Л.С. Выготского». Там было, в частности, сказано: «Критика педологических извращений Л.С. Выгот­ского остается актуальной, потому что некоторые из его учеников (Леонтьев, Лурия, Шиф и др.) еще не разоружи­лись». Нет необходимости говорить, что это означало в 1937 году. Интересно, что последние десятилетия своей жизни (в 60-80-е годы) Руднева работала про­фессором на кафедре педагогической психологии факультета психологии МГУ, возглавляемого Леонтьевым, при этом практически никто из психоло­гов более младших поколений не знал о существовании этой книжки! Вообще Алексей Николаевич не то что не пом­нил зла, но не давал личной неприязни и чувству мести сказываться на деловых и научных отношениях. С тем же ора­тором из воспоминаний 1936 года он немало общался в послевоенные годы, даже встречался с ним на даче.

В это время директором Институ­та психологии вновь стал Корнилов, который взял Алексея Николаевича на работу. Конечно, ни о каких методо­логических вопросах речи не могло быть. А.Н. Леонтьев занимался темами сугубо конкретными: восприятием рисунка (продолжение исследований Харьковской школы) и фоточувствитель­ностью кожи. Хотя Алексей Николаевич и остался в институте, он постарал­ся исчезнуть из поля зрения властей. Получив приглашение преподавать в Ленинградском педагогическом ин­ституте имени Крупской, он, как это де­лал в аналогичной ситуации в начале 30-х годов Выготский, стал ездить туда на десять дней каждый месяц, возвра­щаясь потом обратно в Москву. Таким образом он не был на виду.

«Одно из важнейших направлений работы Алексея Николаевича в конце 30-х годов, прежде всего и отразившееся в его диссертации - это генезис чувст­вительности и периодизация психиче­ского развития животных».

Докторская диссертация А.Н. Леон­тьева на тему «Развитие психики» пред­ставляла собой грандиозный проект. Было написано два объемистых тома. Третий том, посвященный онтогенезу психики, был написан частями, мате­риалы к нему частично сохранились. Но Б.М. Теплов убедил Алексея Нико­лаевича, что для защиты достаточно и того, что есть. В 1940 году диссерта­ция в двух томах была защищена. Пер­вый ее том составляло теоретическое и экспериментальное исследование возникновения чувствительности, ко­торое практически без изменений во­шло во все издания книги «Проблемы развития психики». Самое интересное, что, это было парапсихологическое ис­следование, посвященное обучению воспринимать свет руками, то есть по­мимо органов чувств! Конечно, Алексей Николаевич подавал это исследование иначе, наводя «материалистический лоск» и говоря о перерождении опреде­ленных клеток в эпидермисе ладоней, но это квазифизиологическое истол­кование четко доказанных им фактов развития способности воспринимать световые сигналы пальцами ничуть не более убедительно, чем допущение экстрасенсорной природы этого вос­приятия. Второй том был посвящен развитию психики в животном мире. В «Проблемы развития психики» вошли сравнительно небольшие фрагмен­ты этой части диссертации, а наибо­лее интересные фрагменты, оставшие­ся за рамками хрестоматийных текстов, были опубликованы посмертно в сбор­нике научного наследия (Леонтьев А.Н., 1994).

На лекции, начало 60-х годов

Через много лет Алексей Никола­евич в соавторстве с Б.Ф. Ломовым, В.П. Зинченко и А.Р. Лурия опубликовал статью «Парапсихология: фикция или реальность?» (Леонтьев А.Н., 1973), тут же переведенную на английский, немец­кий, французский, итальянский, словац­кий и японский языки. На поставленный в заголовке статьи вопрос давался до­статочно уклончивый ответ: так сказать, черт его знает, реальность это или нет! Пока что у нас нет оснований для окон­чательного суждения...

Еще одна работа, которая относит­ся примерно к этому же периоду (1938­1942 годы) - это его «Методологические тетради», заметки «для себя», которые в довольно полном виде также во­шли в книгу «Философия психологии». Они обо всем на свете. Самое интере­сное, что очень многие вещи, которые в них прописаны на уровне идей или тезисов, причем довольно подроб­но, были впервые обнародованы спу­стя 20-30 лет, если обнародованы во­обще. Например, первая публикация Алексея Николаевича по проблемам личности относится к 1968 году. В закон­ченном виде его взгляды на личность, составили последнюю главу книги «Де­ятельность. Сознание. Личность», опу­бликованы в 1974 и 1975 годах. Но пра­ктически все, что вошло в эту главу, было развернуто, прописано и обосновано в «Методологических тетрадях» около 1940 года, то есть практически одновре­менно с выходом первых западных обо­бщающих монографий по проблеме лич­ности К. Левина (1935), Г. Олпорта (1937), Г. Мюррея (1938). У нас, однако, проблему личности в этом ключе - через понятие смысла - поднимать было невозможно. Понятие «личность» встречается в книгах ряда психологов - Рубинштейна, Анань­ева и других с конца 40-х годов в един­ственном значении: как обозначающее социально-типичное в человеке («сово­купность общественных отношений»), в отличие от характера, выражающего ин­дивидуально-своеобразное.

Если немного по-другому взглянуть на эту формулу, учитывая социальный контекст, обнажается идеологическая подоплека ее понимания: индивидуаль­но-своеобразное в человеке допустимо только на уровне характера, на уровне же личности все советские люди обяза­ны быть социально-типичными. Имен­но поэтому всерьез говорить о личности тогда было невозможно, и именно поэ­тому теория личности Алексея Николае­вича «выдерживалась» тридцать лет.

«В начале июля 1941 года, как и мно­гие другие московские ученые, А.Н. Леон­тьев вступает в ряды народного ополче­ния. Однако уже в сентябре Генеральный штаб отзывает его... для выполнения специальных оборонных заданий».

Вместе с другими тремя психоло­гами - Б.М. Тепловым, К.Х. Кекчеевым и А.И. Богословским - А.Н. Леонтьев по­пал в одну из ополченческих дивизий, которая стояла на дальних подступах к Москве. Вместе с Кекчеевым и Тепло­вым он был прикомандирован к шта­бу, а Богословский находился где-то на передовой. В один прекрасный ве­чер на «виллисе» приехал фельдъегерь из Генерального штаба с предписани­ем немедленно откомандировать всех четырех психологов в Генштаб для вы­полнения секретных работ по ночному видению и т.п. Троих из них, которые были при штабе, немедленно посадили в «виллис» и увезли, а Богословского решили отправить утром. Ночью немец­кая танковая армия прорвала оборону, и ополченческая дивизия была букваль­но «стерта» с лица земли. Богословский остался жив. Он попал в плен, всю вой­ну промыкался по немецким лагерям, а после войны, естественно, по совет­ским, и только где-то в начале пятиде­сятых годов опять «всплыл» как психо­лог, но его карьера была, понятно, уже сломана. Остальных трех психологов, в том числе Алексея Николаевича, отде­ляло от судьбы Богословского букваль­но несколько часов.

В самом конце 1941 года происходи­ла эвакуация университета, включая Ин­ститут психологии, в Ашхабад, где Алек­сей Николаевич продолжал заниматься закрытыми темами. Когда выяснилось, что москвичи жить в Ашхабаде не могут, потому что там они начинают болеть всеми мыслимыми болезнями, весь уни­верситет решением правительства пе­ребазировали в Свердловск. Под Свер­дловском, в Кисегаче и Кауровке, были организованы два экспериментальных госпиталя. Первый возглавил Лурия, а второй - Алексей Николаевич в ка­честве научного руководителя. Там ра­ботали А.В. Запорожец, П.Я. Гальпе­рин, С.Я. Рубинштейн и другие. Это был реабилитационный госпиталь, который занимался восстановлени­ем движений после ранения. На этом материале была блестяще продемон­стрирована не только практическая значимость теории деятельности, но и абсолютная адекватность и плодот­ворность физиологической теории Н.А. Бернштейна, который через не­сколько лет, в конце 40-х годов, был вообще отлучен от науки. Неизвестно, как бы сложилась его судьба, если бы Алексей Николаевич не взял его к себе сотрудником на отделение психологии. Практическим результатом работы экспериментальных госпиталей было то, что время возвращения раненых в строй сокращалось в несколько раз за счет использования техник, разрабо­танных на базе деятельностного подхо­да и теории Бернштейна.

«В 1948 г. А.Н. Леонтьев стал членом Коммунистической партии... При созда­нии АПН РСФСР Алексей Николаевич стал ее членом-корреспондентом, а за­тем действительным членом. В описы­ваемый период, в начале 50-х годов, он был академиком-секретарем, потом - вице-президентом Академии».

Что такое сороковые годы в науке, известно. Чем они были для А.Н. Леон­тьева, мало кому известно. После войны Алексей Николаевич, уже доктор наук и заведующий лабораторий в Институ­те психологии, опубликовал на основе своей диссертации небольшую книж­ку «Очерк развития психики». Сразу же, в 1948 году, на нее вышла разгромная ре­цензия, и осенью этого года была орга­низована «дискуссия». В ней выступили многие ныне широко известные психо­логи, обвиняя автора книги в идеализме. Но соратники Леонтьева, да и вообще многие порядочные люди, встали на его защиту, и дискуссия для него последст­вий не имела. Более того - его приняли в партию. Едва ли мотивы его вступления были чисто карьерными - скорее, это был акт самосохранения. Но факт остается фактом. Нельзя забывать и того, что Алексей Николаевич, как и его учитель Выготский, был убежденным маркси­стом. Хотя и отнюдь не ортодоксальным - его особенно привлекали ранние ра­боты Маркса, в частности «Экономическо-философские рукописи 1844 года». Членство в партии, конечно, способст­вовало тому, что с начала 50-х годов Ле­онтьев становится академиком-секретарем отделения психологии АПН, затем академиком-секретарем всей Академии, затем ее вице-президентом, а значит, входит в «номенклатуру».

В те годы старший из авторов был уже старшеклассником и студентом, но он не помнит никаких особых привилегий, которыми пользовался Алексей Никола­евич, если не считать возможности зака­зывать дефицитные книги в специаль­ной книжной экспедиции на Беговой...

В 1949 г. он в очередной раз удостоил­ся критики в прессе. Под статьей в офи­циозном издании «Культура и жизнь» стояла скромная подпись: Ю. Жданов. Это был сын недоброй памяти А.А. Жда­нова, муж (или к тому времени уже быв­ший муж) Светланы Аллилуевой, а глав­ное, заведующий Отделом науки ЦК. Леонтьев был обвинен в субъективном идеализме в одной компании со знаме­нитым физиологом Иваном Соломоно­вичем Бериташвили. Никакой реакции от А.Н. Леонтьева не последовало.

На летней психологической школе. Рядом В.В. Столин и Э. Джафаров

Однажды в Академии обществен­ных наук Леонтьев встретил Ждано­ва. И тот сказал: «Алексей Николаевич, пора бы покаяться в Ваших методологи­ческих ошибках». Алексей Николаевич ответил: «Простите, Юрий Андреевич, не вижу, зачем мне каяться. Если я буду каяться, значит, я действительно идеа­лист. Если я напишу, что с критикой не согласен - все равно будет плохо. Если ни то, ни другое - появится статья, что я недостаточно самокритичен. Так луч­ше уж я не буду каяться». «Ну, приходите ко мне, поговорим». Приходит Алексей Николаевич в кабинет Ю.А. Жданова, тот его продолжает убеждать признать свои ошибки. Алексей Николаевич упирается. Жданов говорит ему: «Берите пример с меня, я тоже совершил некоторые ошиб­ки (как известно, он печатно разругал Лысенко, после чего вынужден был в этой своей ошибке каяться), покаялся, и все в порядке». Алексей Николаевич ответил: простите, а Вы не думали, мо­жет быть на самом деле эта Ваша ошиб­ка ошибкой и не была? Может быть, Вам потом опять придется каяться в том, что Вы каялись в этой ошибке?».

Последовал взрыв эмоций, и Леон­тьев ни живой, ни мертвый отправил­ся домой, как говорится, сушить сухари. Однако никаких оргвыводов не после­довало, он на этот раз даже не был уво­лен. Автор хорошо помнит, как в эти страшные недели родители мягко стара­лись подготовить его к тому, что его мо­гут допрашивать на Лубянке, и просили не упоминать некоторых имен и тем разговоров. Пронесло. Момент был до­статочно опасный, но Алексей Никола­евич так и не покаялся.

К этому же, 1949 году относится зна­менитая история с С.Л. Рубинштейном, которую мы поднимали в «Психологи­ческом журнале» (1984, № 4). Некоторые журнальные публикации, посвященные истории увольнения из МГУ С.Л. Рубин­штейна, создавали следующую ложную модель: руками П.Я. Гальперина А.Н. Ле­онтьев, используя кампанию против космополитов, «спихнул» Рубинштей­на с поста заведующего кафедрой, что­бы занять его место. Не будем тратить время на разбор всех «натяжек», с по­мощью которых создавалась эта версия, поскольку совсем недавно были обнару­жены новые документы, из которых явствует, что решение об увольнении Ру­бинштейна было «спущено» в партбюро из вышестоящих партийных инстанций, и участники обсуждения лишь выполня­ли это решение, не имея права ни обсу­ждать его, ни даже заикнуться о его су­ществовании.

В это время психология в СССР чуть-чуть не разделила судьбу генетики и ки­бернетики. После знаменитой «павлов­ской» сессии трех академий - АН, АПН и АМН, - в результате которой от нау­ки были отлучены и потеряли рабо­ту не только «инакомыслящие» вроде Н.А. Бернштейна, но и не вполне орто­доксальные ученики самого Павлова, на­пример Леон Абгарович Орбели, в «ин­станциях» всерьез обсуждался проект «закрытия» психологии как науки и за­мены ее павловской физиологией. И кто знает, что могло бы произойти, если бы не самоотверженная борьба «номенкла­турщика» Леонтьева за спасение психологической науки. Ее так и не решились «закрыть».

«Новый взлет творчества А.Н. Леон­тьева начинается в середине 50-х годов»

В 1955 году начинает выходить жур­нал «Вопросы психологии». В эти годы Леонтьев много публикуется, а в 1959-м выходят первым изданием «Проблемы развития психики». Если судить по ко­личеству публикаций, конец 50 - начало 60-х - самый продуктивный для Алексея Николаевича период. Тогда же открыва­ется новая проблематика - когнитив­ная. Сейчас мы имеем инженерную пси­хологию, возрожденную психотехнику, которая была разгромлена в 1938 году и восстановлена, благодаря организаци­онным усилиям Алексея Николаевича, социальную психологию, космическую психологию - все это во многом его за­слуга. В конце 50-х годов к нему пришли люди, которые (как он рассказывал мно­го лет спустя) задали ему два вопроса как психологу: «Сможет ли человек приспо­собиться к физическим условиям кос­мического пространства?» и «Не будет ли во время нахождения человека в кос­мосе опасных нарушений восприятия окружающего мира?». На оба он отве­тил утвердительно: «сможет», «не будет». И оказался прав. Конечно, много неиз­вестного, много нового, но человек - машина весьма адаптивная. Мы с ним как-то говорили о том, что человек сам создал кинематограф и сам создал ме­ханизмы его восприятия! Он воспри­нимает то, чего никогда не было в окружающей его действительности. Но ведь он приспособился, как будто с глубокой древности смотрел кино.

С 1954 года началось восстановление международных связей советских пси­хологов. Впервые после длительного пе­рерыва в очередном Международном психологическом конгрессе в Монреа­ле приняла участие довольно предста­вительная делегация советских психо­логов. В нее входили Леонтьев, Теплов, Запорожец, Асратян, Соколов и Костюк. Начиная с этого времени, Леонтьев мно­го сил и времени уделяет международ­ным связям. Наиболее тесные контак­ты были у него с Францией и вообще с франкоязычными психологами. Есть несколько причин этому. Во-первых, у него была общность проблематики и близость подхода с целым рядом крупных французских и франкоязыч­ных психологов, в том числе Ж. Пиаже, А. Пьероном, А. Валлоном, Р. Заззо, Ж. Нюттеном. Во-вторых, он в совершенстве владел французским. А.Н. Леонтьев долгое время был одним из сопрезидентов обще­ства «СССР-Франция», членом исполкома ассоциации Международного союза на­учной психологии, естественно, принад­лежал к категории «выездных» людей и в 60-е годы часто принимал участие в раз­личных международных конференциях. Кульминацией этой деятельности явил­ся организованный им в 1966 году Меж­дународный психологический конгресс в Москве, президентом которого он был.

Алексей Николаевич объехал всю Европу, бывал в США и Канаде. Сохра­нились многочисленные толстенные альбомы, в которые он вклеивал фо­тографии, открытки и т.д., сопровождая их развернутым комментарием - сво­его рода иллюстрированные дневники его зарубежных поездок. Хотя, конечно, в этих дневниках фиксировалось дале­ко не все, что он рассказывал. Например, там почти не говорится о почти детек­тивных историях, сопровождавших пре­бывание советской делегации в Монреа­ле в 1954 году.

В окружении студентов

«С 1966 года и до последнего дня сво­ей жизни А.Н. Леонтьев был бессменным деканом и заведующим кафедрой общей психологии. В сущности, факуль­тет создан им, и... нельзя не признать, что именно Алексей Николаевич опре­делил его научное «лицо»

Середина 60-х - это перелом в со­циальном положении психологов во­обще. Во-первых, ВАК вводит квалификацию «Психолог», ученые степени по психологическим наукам. В архи­ве А.Н. Леонтьева хранится автореферат одной защищенной в начале 60-х годов диссертации на соискание степе­ни кандидата педагогических наук (по психологии), посвященной некоторым особенностям поведения медоносной пчелы. Этот автореферат входил в чи­сло аргументов, с помощью которых он «пробивал» психологическую специали­зацию. К тому же периоду относится со­здание первых факультетов психологии в Московском и Ленинградском универ­ситетах и «размораживание» некоторых ранее запрещенных областей психо­логии, таких как психология личности, психодиагностика и уже упомянутая со­циальная психология. Эти положительные перемены продолжали развиваться и в последующие десятилетия.

А.Н. Леонтьев занимал весьма серьез­ные посты, и, казалось бы, при взгляде со стороны есть все основания говорить о нем как о чиновнике советской систе­мы, работнике идеологического фрон­та, создающем идеологические осно­вы психологии. Действительно, у него в статьях, докладах и разных текстах есть много и дежурных ссылок, и цитат, все, что полагается. Но могло ли быть иначе?!

Вот одна легенда из жизни декана фа­культета психологии. Август месяц, оче­редной прием на факультет психологии МГУ. Конкурс, как всегда, большой. Эк­замены сданы, баллы подсчитаны, хотя приказа о зачислении еще нет. На прием к декану приходит генерал - серьезный, высокий чин. «Чем могу быть полезен?» - спрашивает его декан. Выясняется, что дочка генерала поступала на факультет, но вроде бы не совсем поступила. Декан вызывает секретаршу со списками; вы­ясняется, что дочь генерала недобрала до проходного всего полбалла и вместе с пятью другими студентами, набравши­ми столько же, осталась за чертой. «Что можно сделать, чтобы ее все-таки зачи­слить на факультет?», - спрашивает гене­рал. «Понимаете, - говорит ему декан, - здесь шесть человек, в том числе Ваша дочь, в одинаковом положении. Если я своим приказом - а такие полномо­чия в принципе у меня есть - включу ее в списки зачисленных, исключив ко­го-то другого, то остальные пятеро, и тем более невинно пострадавший, бу­дут иметь все основания обвинять меня в том, что я оказал ей определенные привилегии из-за того, что она дочь генерала. На меня начнут писать жалобы, да и Вашей дочери тоже будет весьма неуютно. Я ограничен в моих действи­ях планом приема, который мне спуска­ют сверху, и не вправе принять ни од­ного человека сверх этой цифры. Вот если бы план приема был увеличен на шесть мест, тогда бы мы спокойно за­числили всех шестерых, и никаких про­блем бы больше не возникало». «Так в чем же дело!», - восклицает генерал. На следующее утро приходит приказ из ректората об увеличении плана приема на шесть мест.

Многие люди, работавшие с Алек­сеем Николаевичем, говорят о том, что он был в определенном смысле выдаю­щимся администратором: в плане уме­ния играть в «административные игры», хотя это отнимало у него массу време­ни и сил, снижая его научную продук­тивность, особенно в последние два де­сятилетия. Но нельзя сказать, что это было для него совсем уж тяжкой обузой, потому что он и в этом находил определенное удовольствие. Он играл в эти игры с увлечением и часто выигрывал, в том числе у тех, кто находился на го­раздо более высоких этажах социальной иерархии. Он был идеологическим зна­менем факультета, да и, пожалуй, всей советской психологии. Но, самое инте­ресное, что кроме него, практически ни у одного сотрудника факультета в рабо­тах дежурных идеологических ссылок практически нет. Он полностью брал на себя урегулирование отношений с влас­тью, идеологией и т.п., а весь факультет спокойно работал. Идеолог, у которого никто идеологию не блюдет! Он выпол­нял роль своеобразного барьера между идеологией и наукой, волнолома, за ко­торым гавань всегда оставалась тихой. Более того, можно сказать, что граница между идеологией и наукой проходила через него. Ему это, конечно, мешало, но если считать продуктивность не толь­ко по числу публикаций, но учитывать и организационные инновации, работу учеников, одно другого стоит. Он гово­рил: «С порядочными, умными и талан­тливыми людьми любой дурак работать сможет, а вы работайте с теми, какие есть», - и брал на себя эту неблагодар­ную работу.

Алексей Николаевич никогда не за­нимался передачей и воплощением на­чальственных указаний. Зато он посто­янно «теребил» начальство, добиваясь принятия компетентных и полезных для психологии решений. И его авторитет у власти был настолько высок, что ему удавалось практически все, чего он ста­рался добиться. Его упрекали (задним числом, разумеется) в авторитарности, волюнтаризме, чуть ли не в сталиниз­ме, обзывали «Лысенко в психологии». Но он не принимал ни одного ответст­венного решения, не посоветовавшись предварительно с окружавшими его товарищами. Начиная с совместной работы с Выготским, практически все эти ре­шения принимались совместно. Мы уже упоминали, что среди людей, с которы­ми он работал, были и его - в прошлом - злейшие враги, но он не позволял себе делать какого-либо различия меж­ду ними и своими друзьями, и учени­ками, если речь шла о работе, о науке. Он мог быть и был жестким и неприми­римым, когда ситуация того требовала. Но чаще он был мягким, внимательным и человечным. Он не делал различий в общении между академиком и студен­том, секретарем ЦК и факультетской буфетчицей. Он всегда здоровался пер­вым. На домашнем банкете, который он устроил в честь своего пятидесяти­летия, рядом с докторами и профес­сорами сидели студенты: Зинченко, Давыдов, Гиппенрейтер, кажется, Ов­чинникова. А с Лысенко, агрессивным невеждой, плодившим вокруг себя себе подобных, физически уничтожавшим своих противников, державшимся толь­ко связями с ЦК, его странно даже упо­минать рядом. Они были, по существу, антиподами.

А.Н. Леонтьев по-настоящему любил студентов и чувствовал себя в студенче­ской среде, как рыба в воде. Сохрани­лись фотографии, где он снят в Летней психологической школе - палаточном городке на Черноморском побережье, куда он специально поехал на несколь­ко дней, чтобы наговориться всласть со студентами о психологии. Полуго­лый декан смотрится на общем фоне совершенно естественно. Анекдоты о нем, ходившие по факультету, были добродушно-ироничными. Они инте­ресны проскальзывающим в них - при явной симпатии к декану - чувством отчужденности, какой-то отстраненно­сти Леонтьева от «нормальной» жизни и «нормального» быта. Эта отстранен­ность у него была на самом деле, хотя никак не скажешь, что он был «не от мира сего». Иногда возникало ощуще­ние, что Алексей Николаевич не живет в нашей советской действительности с ее очередями, партсобраниями, ЖЕКами и ВАКами, а сознательно играет в эту жизнь по добровольно приня­тым им на себя правилам, оставаясь, на самом деле, вне этой действитель­ности. Один из старых профессоров МГУ, знавший Алексея Николаевича не­давно обронил в разговоре с одним из нас: «Мало я знал людей, которые были так внутренне свободны, как Алексей Николаевич!».

Он и в семье был немножко отчужден­ным. Но был последней инстанцией - к нему обращались, когда все другие способы воздействия или пути принятия решения были исчерпаны. Нам он при­вивал, во-первых, порядочность во всем, уважение к себе как к человеку, и, во-вто­рых, отношение к труду. Если у него появляется срочная работа, он садится и сидит весь вечер, всю ночь, не вставая, потом поспит пару часов и утром опять садится, весь день работает и где-то ве­чером на второй день он завершает эту работу. Ответственность - в эпоху все­общего ухода от ответственности. Он никогда ничего ни на кого не перекладывал. Он все решал сам. Ему был при­сущ абсолютный, стопроцентный само­контроль, который проявлялся во всем - и в деловых отношениях, и в семье. Его никогда не видели более, чем на одну се­кунду вышедшим из себя. Такого просто не было.

Видимо, он был крайне ранимым и глубоко эмоциональным. Такие люди наращивают на себе «корку» холодной рассудочности и сознательной регуля­ции, но под этой коркой все же чувст­вуется другое... Моторика у него была плавная. Он был не резким, скорее - чуть-чуть замедленным, в нем ощущал­ся все время внутренний план, какая-то отстраненность от происходящего, та «пауза», про которую говорили незави­симо друг от друга гениальный русскоя­зычный философ Мераб Мамардашвили и выдающийся американский психо­лог-экзистенциалист Ролло Мэй - пауза в потоке событий и действий, в кото­рую осуществляется сознание, понима­ние, осмысление, решение; пауза меж­ду стимулом и реакцией, которая делает человека свободным.

Он был интровертом, по контрасту со своим близким другом Лурия. И была в его внешности и поведении какая-то особая артистичность, привлекавшая к нему сердца студенток. Особенно хо­роши у него были руки - с тонкими, длинными, аристократичными пальца­ми, про которые вспоминали все, кому довелось с ним общаться или слушать его выступления.

Алексей Николаевич прожил длин­ную и очень насыщенную жизнь, но, ве­роятно, не реализовался до конца. И по­этому в конце жизни не чувствовал себя счастливым и часто уходил в работу. Друзей у него было мало, главным обра­зом - товарищи по работе, которых он знал и любил с молодых лет, вроде Алек­сандра Владимировича Запорожца или Даниила Борисовича Эльконина.

Он сломался как-то молниеносно, постарел за 2-3 месяца, последний - семьдесят шестой - год жизни провел в больницах. И умер, как говорится, в од­ночасье, легкой смертью - от разрыва аорты. Хорошие люди его любили. Под­лецы и приспособленцы - ненавидели. Но все без исключения - уважали.

Он был очень хорошим человеком.

Литература:

Леонтьев А.А. Творческий путь Алексея Николаевича Леонтьева // А.Н.Леонтьев и современная психология. Сборник статей памяти А.Н.Леонтьева. - М.: Изд-во Моск. ун-та.- 1983.- С. 6-39.

Леонтьев А.Н. Избранные психологические произведения. т. 1. - М., 1983. - С. 65-75.

Леонтьев А.Н. Философия психологии: из научного наследия / под ред. А.А.Леонтьева, Д.А.Леонтьева. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1994.

Леонтьев А.Н. Парапсихология: фикция или реальность? (совместно с В.П. Зинченко, Б.Ф. Ломовым, А.Р. Лурия) // Вопросы философии. - 1973. - № 3.- С. 128-136.

Для цитирования статьи:

Леонтьев А.А., Леонтьев Д.А. Алексей Николаевич Леонтьев: комментарии к биографии//Национальный психологический журнал-2013.- №1(9)-c.9–17

Leontiev А.А.,Leontiev D.A.(2013).Alexei Leontiev: comments on biography. National Psychological Journal,1(9), 9–17

Годы жизни: 1903 - 1979

Родина: Москва (Российская Империя)

Леонтьев Алексей Николаевич - психолог, действительный член АПН РСФСР (1950), доктор педагогических наук (по психологии) (1940), профессор (1932).

В 1924 г. окончил факультет общественных наук Московского университета. В 1924-31 гг. вел научную и преподавательскую работу в Москве (Институт психологии, Академия Коммунистического Воспитания им. Н. К. Крупской), в 1931-1935 гг. - в Харькове (Украинская Психоневрологическая академия, Педагогический институт). В 1936-1956 гг. - в Институте психологии АПН. В годы Великой Отечественной войны - начальник экпериментального госпиталя восстановления движений под Свердловском. С 1941 г. - профессор МГУ, с 1950 г. - зав. кафедрой психологии, с 1966 г. - декан факультета психологии МГУ. Академик-секретарь отделения психологии (1950-1957 г.г.) и вице-президент (1959-1961 г.г.) АПН РСФСР.

Профессиональное становление Леонтьева как ученого произошло в 1920-е гг. под влиянием его прямого учителя Л. С. Выготского, который буквально взорвал традиционную психологию своими методологическими, теоретическими и экспериментальными работами, заложившими основы новой психологии. Своими работами конца 20-х гг. Леонтьев также внес вклад в разработку созданного Выготским культурно-исторического подхода к становлению человеческой психики.

Однако уже в начале 1930-х гг. Леонтьев, не порывая с культурно-исторической парадигмой, начинает дискутировать с Выготским о путях ее дальнейшего развития. Если для Выготского основным предметом изучения было сознание, то для Леонтьева более важным представлялся анализ формирующей сознание человеческой практики, жизнедеятельности. В работах Леонтьева 30-х гг., опубликованных лишь посмертно, он стремился утвердить идею о приоритетной роли практики в формировании психики и понять закономерности этого формирования в фило- и онтогенезе. Его докторская диссертация была посвящена эволюции психического в животном мире - от элементарной раздражимости у простейших до человеческого сознания. Господствовавшей в старой психологии картезианской оппозиции "внешнее - внутреннее" Леонтьев противопоставляет тезис о единстве строения внешних и внутренних процессов, вводя категориальную пару "процесс-образ". Леонтьев разрабатывает категорию деятельности как действительного (в гегелевском смысле) отношения человека к миру, которая и выступает как основа этого единства. Это отношение не является в строгом смысле индивидуальным, а опосредованно отношениями с другими людьми и социокультурно выработанными формами практики.

Сама структура деятельности по своей природе социогенна. Идея о том, что формирование психических процессов и функций происходит в деятельности и посредством деятельности, послужила основой многочисленных экспериментальных исследований развития и формирования психических функций в онтогенезе, выполненных Леонтьевым и его сотрудниками в 1930-60-е гг. Эти исследования заложили основу для целого ряда новаторских психолого-педагогических концепций развивающего обучения и воспитания, которые в последнее десятилетие получили широкое распространение в педагогической практике.

К периоду конца 30-х - началу 40-х годов относится также разработка хорошо известных представлений Леонтьева о структуре и единицах анализа деятельности и сознания. Согласно этим представлениям, в структуре деятельности различаются три психологических уровня: собственно деятельности (акт деятельности), выделяемой по критерию ее мотива, действий, вычленяемых по критерию направленности на достижение осознанных целей, и операций, соотносящихся с условиями осуществления деятельности. Для анализа сознания принципиально важной оказалась введенная Леонтьевым дихотомия "значение - личностный смысл", первый полюс которой характеризует "безличное", всеобщее, социокультурно усвоенное содержание сознания, а второй - его пристрастность, субъективность, обусловленную неповторимым индивидуальным опытом и структурой мотивации.

Во второй половине 1950-60-х гг. Леонтьев формулирует тезис о системном строении психики и вслед за Выготским разрабатывает на новой концептуальной основе принцип исторического развития психических функций. Практическая и "внутренняя" психическая деятельность не только едины, но могут переходить из одной формы в другую. По сути, речь идет о единой деятельности, которая может переходить из внешней, развернутой формы во внутреннюю, свернутую (интериоризация) и наоборот (экстериоризация), может одновременно включать в себя собственно психические и внешние (экстрацеребральные) компоненты.

В 1959 г. вышла первым изданием книга Леонтьева "Проблемы развития психики", обобщавшая его работы 1930-50-х гг., за которую он был удостоен Ленинской премии.

В 1960-70-х гг. Леонтьевпродолжает разрабатывать "деятельностный подход" или "общепсихологическую теорию деятельности". Аппарат деятельностной теории он применяет для анализа восприятия, мышления, психического отражения в широком смысле слова. Рассмотрение их как активных процессов, имеющих деятельностную природу, позволило продвинуться на новый уровень их понимания. В частности, Леонтьевым была выдвинута и подкреплена эмпирическими данными гипотеза уподобления, гласящая, что для построения чувственных образов необходима встречная активность органов восприятия.

В конце 1960-х гг. Леонтьев обращается к проблеме личности, рассматривая ее в рамках единой системы с деятельностью и сознанием.

В 1975 г. выходит книга Леонтьева "Деятельность. Сознание. Личность", в которой он, подводя итоги своим работам 60-70-х гг., излагает философско-методологические основания психологии, стремится "психологически осмыслить категории, наиболее важные для построения целостной системы психологии как конкретной науки о порождении, функционировании и строении психического отражения реальности, которое опосредствует жизнь индивидов". Категория деятельности вводится Леонтьевым в этой книге как путь преодоления "постулата непосредственности" воздействия внешних раздражителей на индивидуальную психику, который нашел наиболее завершенное выражение в бихевиористской формуле "стимул - реакция". Деятельность выступает как "молярная, не аддитивная единица жизни телесного, материального субъекта". Ключевым признаком деятельности выступает ее предметность, в понимании которой Леонтьев опирается на идеи Гегеля и раннего Маркса. Сознание есть то, что опосредует и регулирует деятельность субъекта. Оно многомерно. В его структуре выделяются три основных составляющих: чувственная ткань, служащая материалом для построения субъективного образа мира, значение, связывающее индивидуальное сознание с общественным опытом или социальной памятью, и личностный смысл, связывающий сознание с реальной жизнью субъекта.

Основанием для анализа личности также выступает деятельность, вернее система деятельностей, осуществляющих разнообразные отношения субъекта с миром. Их иерархия, а точнее иерархия мотивов или смыслов, и задает структуру личности человека. В 1970-е гг. Леонтьев вновь обращается к проблемам восприятия и психического отражения, но по-иному. Ключевым для него становится понятие образа мира, за которым стоит прежде всего идея непрерывности воспринимаемой картины действительности и образов отдельных объектов. Невозможно воспринять отдельный объект, не воспринимая его в целостном контексте образа мира. Этот контекст задает перцептивные гипотезы, направляющие процесс восприятия и опознания. Это направление работ не успело получить какого-либо завершения. Леонтьев создал обширную научную школу в психологии, его работы оказали заметное влияние на философов, педагогов, культурологов и представителей других гуманитарных наук.

(1903–1979)

Алексей Николаевич Леонтьев широко известен как признанный лидер советской психологии 40–70-х гг. Его заслуги перед отечественной наукой велики и разносторонни. В Московском университете он создал сначала отделение психологии на философском факультете, а затем и факультет психологии, которым руководил в течение многих лет, был одним из руководителей Академии педагогических наук РСФСР и СССР (в частности, ее вице-президентом), написал множество научных работ, в том числе несколько книг, каждая из которых была переведена на десятки иностранных языков, а одна из них, «Проблемы развития психики», через 4 года после выхода в свет была отмечена Ленинской премией. Почти все университетские психологи среднего и старшего поколения – его непосредственные ученики и сотрудники.

Алексей Николаевич Леонтьев родился в Москве 5 февраля 1903 г. в семье служащего. После окончания реального училища поступил на факультет общественных наук Московского университета, который по официальной версии закончил в 1924 г. Однако, как о том пишут А.А. Леонтьев и Д.А. Леонтьев (сын и внук ученого, также психологи) в комментариях к его биографии, на самом деле кончить университет ему не удалось, он был исключен. О причинах существуют две версии. Более интересная: будучи студентом, он в 1923 г. заполнял какую-то анкету и на вопрос «Как вы относитесь к Советской власти?» якобы ответил: «Считаю исторически необходимой». Так рассказывал он сам своему сыну. Вторая версия: всеми нелюбимому лектору по истории философии Леонтьев прилюдно задал вопрос, как следует относиться к буржуазному философу Уоллесу, биологизатору и вообще антимарксисту. Не очень образованный лектор, испугавшись, что его поймают на недостатке эрудиции, долго и убедительно разъяснял затаившей дух аудитории ошибки этого буржуазного философа, выдуманного студентами накануне лекции. Эта версия тоже восходит к устным мемуарам А.Н. Леонтьева.

В университете Леонтьев слушал лекции самых разных ученых. Среди них был философ и психолог Г.Г. Шпет, филолог П.С. Преображенский, историки М.Н. Покровский и Д.М. Петрушевский, историк социализма В.П. Волгин. В Коммунистической аудитории МГУ тогда впервые читал курс исторического материализма Н.И. Бухарин. Довелось Леонтьеву послушать и лекции И.В. Сталина по национальному вопросу, о которых, впрочем, через полвека он отзывался более чем сдержанно.

Первоначально Леонтьева привлекала философия. Сказывалась потребность мировоззренчески осмыслить все происходившее в стране на его глазах. Своим обращением к психологии он обязан Г.И. Челпанову, по инициативе которого им были написаны первые научные работы – реферат «Учение Джемса о идеомоторных актах» (он сохранился) и несохранившаяся работа о Спенсере.

Леонтьеву повезло: он попал на работу в Психологический институт, где даже после ухода Челпанова продолжали работать первоклассные ученые – Н.А. Бернштейн, М.А. Рейснер, П.П. Блонский, из молодежи – А.Р. Лурия и, с 1924 г., Л.С. Выготский.

Существует хрестоматийная версия: пришли к Выготскому молодые психологи Лурия и Леонтьев, и началась школа Выготского. На самом деле, пришли к Лурии молодые психологи Выготский и Леонтьев. Первое время возглавлял этот кружок именно Лурия, старший по должности в институте, уже известный психолог, имевший к тому времени несколько опубликованных книг. Лишь потом произошла перегруппировка, и лидером стал Выготский. Самые первые публикации Леонтьева были в русле исследований Лурии. Эти работы, посвященные аффектам, сопряженной моторной методике и др., были выполнены под руководством Лурии и в соавторстве с ним. Лишь после нескольких работ такого плана начинаются работы в культурно-исторической парадигме Выготского (первая публикация Леонтьева на эту тему датирована 1929 г.).

К концу 20-х гг. ситуация в науке стала складываться неблагоприятно. Леонтьев лишился работы, причем во всех московских учреждениях, с которыми он сотрудничал. Примерно в то же время Наркомздрав Украины решил организовать в Украинском психонеровлогическом институте, а позже, в 1932 г., во Всеукраинской психоневрологической академии (она находилась в Харькове, который тогда был столицей республики) сектор психологии. Пост заведующего сектором был предложен Лурии, пост заведующего отделом детской и генетической психологии – Леонтьеву. Однако Лурия вскоре вернулся в Москву, и практически всю работу вел Леонтьев. В Харькове он одновременно возглавил кафедру психологии в пединституте и отел психологии в НИИ педагогики. Возникла знаменитая Харьковская школа, которую одни исследователи считают ответвлением школы Выготского, иные – относительно самостоятельным научным образованием.

Весной 1934 г., незадолго до смерти, Выготский предпринял несколько шагов к тому, чтобы собрать всех своих учеников – московских, харьковских и прочих – в одной лаборатории во Всесоюзном институте экспериментальной медицины (ВИЭМ). Сам Выготский уже не смог ее возглавить (он умер в начале лета 1934 г.), и руководителем лаборатории стал Леонтьев, покинув для этого Харьков. Но продержался он там недолго. После доклада на Ученом совете этого института о психологическом исследовании речи (текст доклада опубликован в I томе его избранных трудов, и сегодня все желающие могут составить о нем непредвзятое мнение) Леонтьев был обвинен во всех возможных методологических грехах (дело дошло до горкома партии!), после чего лабораторию закрыли, а Леонтьева уволили. Он снова остался без работы. Сотрудничал в небольшом научно-исследовательском институте при ВКИПе – Высшем коммунистическом институте просвещения, занимался психологией восприятия искусства в ГИТИСе и во ВГИКе, где постоянно общался с С.М. Эйзенштейном (они были знакомы и раньше, с конца 20-х гг., когда Леонтьев преподавал во ВГИКе, пока последний не был объявлен гнездом идеалистов и троцкистов с понятными последствиями).

В июле 1936 г. грянуло знаменитое постановление ЦК ВКП(б) «О педологических извращениях в системе наркомпросов». Это постановление означало полный разгром детской и педагогической психологии и «достойно» венчало серию постановлений ЦК начала 30-х гг., повернувших вспять советскую школу, отменивших все инновации и эксперименты и сделавших былую демократическую школу авторитарной и милитаризированной. Особенно досталось идеологам демократической школы – Выготскому и Блонскому. Выготскому, правда, уже посмертно. И некоторые из тех, кто раньше объявлял себя учениками Выготского, начали с не меньшим энтузиазмом осуждать его и свои ошибки.

Однако ни Лурия, ни Леонтьев, ни другие подлинные ученики Выготского, как на них ни давили, не сказали ни одного дурного слова о Выготском ни публично, ни в печати, и вообще они никогда не меняли своих взглядов. Как ни странно, все они тем не менее уцелели. Но ВКИП был закрыт, и Леонтьев опять остался без работы.

Как раз в это время директором Института психологии вновь стал Корнилов, и он взял Леонтьева на работу. Конечно, ни о каких методологических вопросах речи не могло быть; Леонтьев занимался темами сугубо конкретными: восприятием рисунка (продолжение исследований Харьковской школы) и фоточувствительностью кожи.

Докторская диссертация Леонтьева на тему «Развитие психики» была задумана им как грандиозный проект. Было написано два объемных тома, третий том, посвященный онтогенезу психики, был подготовлен частично. Но Б.М. Теплов убедил Леонтьева, что для защиты достаточно и того, что есть. В 1940 г. диссертация в двух томах была защищена. Первый ее том составляло теоретическое и экспериментальное исследование возникновения чувствительности, которое практически без изменений вошло во все издания книги «Проблемы развития психики». Самое интересное, что, как сегодня отчетливо видно, это парапсихологическое исследование, посвященное обучению воспринимать свет руками! Конечно, Леонтьев подавал это исследование иначе, наводя материалистический лоск и говоря о перерождении определенных клеток в эпидермисе ладоней, но это квазифизиологическое истолкование четко доказанных им фактов развития способности воспринимать световые сигналы пальцами ничуть не более убедительно, чем допущение экстрасенсорной природы этого феномена.

Второй том был посвящен развитию психики в животном мире. В «Проблемы развития психики» вошли сравнительно небольшие фрагменты этой части диссертации, а наиболее интересные фрагменты, оставшиеся за рамками хрестоматийных текстов, были опубликованы посмертно в сборнике научного наследия Леонтьева «Философия психологии» (1994).

Еще одна работа, которая относится примерно к этому же периоду (1938–1942), – это его «Методологические тетради», заметки для себя, которые в довольно полном виде также вошли в книгу «Философия психологии». Они посвящены самым разным проблемам. Характерно, что очень многие вещи, прописанные здесь тезисно, были впервые обнародованы спустя десятилетия либо не опубликованы вовсе. Например, первая публикация Леонтьева по проблемам личности относится к 1968 г. В законченном виде его взгляды на личность, образовавшие последнюю главу книги «Деятельность. Сознание. Личность», опубликованы в 1974 г. Но практически все, что вошло в эту главу, прописано и обосновано в «Методологических тетрадях» около 1940 г., то есть одновременно с выходом первых западных обобщающих монографий по проблеме личности К.Левина (1935), Г.Оллпорта (1937), Г.Мюррея (1938). В нашей стране проблему личности в этом ключе (через понятие личностного смысла) рассмтаривать было невозможно. Понятие «личность» встречается в работах ряда психологов – Рубинштейна, Ананьева и других – с конца 40-х гг. в единственном значении – как обозначающее социально-типичное в человеке («совокупность общественных отношений»), в отличие от характера, выражающего индивидуально-своеобразное. Если немного обернуть эту формулу, учитывая социальный контекст, обнажается идеологическая подоплека такого понимания: индивидуально-своеобразное в человеке допустимо только на уровне характера, на уровне же личности все советские люди обязаны быть социально-типичными. Всерьез говорить о личности тогда было невозможно. Поэтому теория личности Леонтьева «выдерживалась» три десятилетия.

В начале июля 1941 г., как и многие другие московские ученые, Леонтьев вступил в ряды народного ополчения. Однако уже в сентябре Генеральный штаб отзывает его для выполнения специальных оборонных заданий. В самом конце 1941 г. Московский университет, включая входивший в то время в его состав Институт психологии, был эвакуирован сначала в Ашхабад, затем в Свердловск. Близ Свердловска, в Кисегаче и Кауровске, были образованы два экспериментальных госпиталя. Первый в качестве научного руководителя возглавил Лурия, второй – Леонтьев. Там работали А.В. Запорожец, П.Я. Гальперин, С.Я. Рубинштейн и многие другие. Это был реабилитационный госпиталь, который занимался восстановлением движений после ранения. На этом материале была блестяще продемонстрирована не только практическая значимость теории деятельности, но и абсолютная адекватность и плодотворность физиологической теории Н.А. Бернштейна, который через несколько лет, в конце сороковых, был совершенно отлучен от науки, и неизвестно, что с ним было бы, если бы Леонтьев не взял его к себе сотрудником на отделение психологии. Практическим результатом работы экспериментальных госпиталей было то, что время возвращения раненых в строй сокращалось в несколько раз за счет использования техник, разработанных на базе деятельностного подхода и теории Бернштейна.

По окончании войны, уже будучи доктором наук и заведующим лабораторией в Институте психологии, Леонтьев опубликовал на основе своей диссертации небольшую книжку «Очерк развития психики». Тут же, в 1948 г., вышла разгромная рецензия на нее, и осенью была организована очередная «дискуссия». В ней выступили многие ныне широко известные психологи, обвиняя автора книги в идеализме. Но соратники Леонтьева встали на его защиту, и дискуссия для него последствий не имела. Более того – его приняли в партию. Вот что об этом пишут его сын и внук, самые сведущие биографы: «Едва ли он это сделал по соображениям карьеры – скорее это был акт самосохранения. Но факт остается фактом. Нельзя забывать и того, что Алексей Николаевич, как и его учитель Выготский, был убежденным марксистом, хотя и отнюдь не ортодоксальным… Членство в партии, конечно, способствовало тому, что с начала 50-х гг. Леонтьев становится академиком-секретарем Отделения психологии АПН, затем академиком-секретарем всей академии, позже ее вице-президентом…»

В 1955 г. начал выходить журнал «Вопросы психологии». В эти годы Леонтьев много публикуется, а в 1959 г. выходят первым изданием «Проблемы развития психики». Если судить по количеству публикаций, конец 50-х – начало 60-х – самый продуктивный для него период.

С 1954 г. началось восстановление международных связей советских психологов. Впервые после длительного перерыва в очередном Международном психологическом конгрессе в Монреале приняла участие довольно представительная делегация советских психологов. В нее входили Леонтьев, Теплов, Запорожец, Асратян, Соколов и Костюк. Начиная с этого времени Леонтьев много сил и времени уделяет международным связям. Кульминацией этой деятельности явился организованный им в 1966 г. Международный психологический конгресс в Москве, президентом которого он был.

В конце жизни Леонтьев много раз обращался к истории советской (а отчасти и мировой) психологической науки. Наверное, это прежде всего было связано с мотивами личного характера. С одной стороны, всегда верный памяти своего учителя Выготского, он стремился популяризировать его творчество и в то же время – выявить в нем наиболее перспективные идеи, а также показать преемственность идей Выготского и его школы. С другой стороны, естественно стремление к рефлексии над своей собственной научной деятельностью. Так или иначе, Леонтьеву – частично в соавторстве с Лурией – принадлежит целый ряд историко-психологических публикаций, имеющих и вполне самостоятельную теоретическую ценность.

Сегодня исторические работы пишутся уже о нем (например, «Леонтьев и современная психология», 1983; «Традиции и перспективы деятельностного подхода в психологии. Школа А.Н. Леонтьева», 1999). Его труды по сей день систематически переиздаются за рубежом, а иногда даже и у нас, вопреки повальному увлечению псевдопсихологическими манипуляциями. В телеграмме, присланной на смерть Леонтьева, Жан Пиаже назвал его «великим». А как известно, мудрый швейцарец не бросал слов на ветер.